Небо, разорванное ласточками Настя Миллер

Пролог. Последний мирный день

_Сталинград, 21 июня 1941 года_

Людмила зажмурилась, подставляя лицо солнцу. С Волги дул тёплый ветер, смешиваясь с запахом спелых яблок из корзинки на скамейке. В руках она сжимала книгу – подарок Сергея на день рождения. «Евгений Онегин». На титульном листе его почерк: «Чтобы не забывала, за что стоит жить».

– Людочка! – Голос заставил её обернуться. Сергей бежал по набережной, сбивая фуражку с прохожих. Его парадный мундир блестел золотыми пуговицами.

– Ты опоздал на сорок минут, капитан Волков! – Она сделала сердитое лицо, но уголки губ дрожали.

– Вини начальство. Опять учения какие-то… – Он сел рядом, доставая из кармана маленькую коробочку. Внутри лежал кулон – ласточка с сапфировыми глазами. – Завтра уезжаю. На месяц. В Минск.

Где-то вдалеке прогудел пароход. Люда прижала ласточку к груди.

– Вернёшься?

– Конечно. Мы же договорились: после Победы…

– Какая ещё победа? – Она засмеялась, срывая лепесток с яблоневой ветки. – Войны нет.

Сирена завыла ровно в полдень. Они подумали – очередные учения, пока по громкоговорителю не прокричали: «Внимание! Говорит Москва!».

Ласточка упала на асфальт, разбив сапфировый глаз.

––

Глава 1

Самолёт трясло, будто в тисках невидимого великана. Сергей вцепился в штурвал, пытаясь удержать Ил-2 в пике. Сквозь запотевший фонарь мелькали чёрные пятна танков – словно жуки, расползающиеся по белой простыне снега. Губы сами собой шевелились: «Руднев, не подведи…» – словно имя механика могло стать щитом от зениток. Где-то справа взревел мотор «мессершмитта», и Сергей рванул рычаг вверх, едва уклоняясь от пулемётной очереди. Осколки зенитного снаряда впились в крыло, и кабину заполнил едкий дым.

– Волков, выходи из боя! – рявкнул в наушники лейтенант Гусев, но его голос тут же заглушил взрыв. Сергей обернулся – видимости не было. Только огненный шлейф над соснами, как след падающей звезды.

Он не почувствовал боли, когда осколок вонзился в плечо. Лишь тёплую струйку крови, ползущую под комбинезоном. «Люда испугается шрама», – мелькнула абсурдная мысль, и он засмеялся, дергая рычаг бомбосброса. Четыре ФАБ-100 устремились вниз, и земля вздыбилась огненными грибами. Где-то там горели танки, а он уже представлял, как расскажет ей об этом за яблочным пирогом…

Двигатель захлебнулся. Лес рвался навстречу – ели, похожие на зелёные штыки. Сергей дернул аварийный рычаг. Фонарь сорвало, и мороз врезался в лицо, как нож. «Живым… Выйти живым…» – колотилось в висках. Шасси зацепилось за верхушки сосен, фюзеляж с треском ломал молодые деревья. Последнее, что он увидел перед ударом, – ласточку на приборной панели, подаренную Людой.

Очнулся от карканья ворон. Правая нога застряла в смятом металле. Высвобождая её, он порвал сапог, и снег обжёг рану на голени. Шёл, не разбирая направления, сжимая в кармане кулон. «Вернусь… Обещал…» – повторял про себя, как молитву.

Сумерки застали его у ручья. Вода подо льдом была розовой от крови. Сергей сорвал ватник, пытаясь выковырять осколок ножом, и вдруг вспомнил отца – того самого, что вынимал пулю из своей ноги в их рязанской бане. «Боль – это звонок, Серёга. Слышишь – отвечай». Лезвие вонзилось в плоть, и он закричал, но не от боли – от ярости. Крик спугнул ворон, и где-то в ответ завыли волки.

Они пришли с первыми звёздами – семь теней с горящими глазами. Вожак, седой гигант со шрамом через морду, шагнул вперёд. Сергей выстрелил в воздух, и зверь отпрянул, но не убежал. «Они знают, что я слаб», – понял он, пятясь к берёзе с чёрным дуплом. Всю ночь дрожал там, жуя замёрзший шоколад, который Люда сунула ему в карман на вокзале. «Для храбрости», – сказала тогда, и он смеялся, целуя её в макушку…

Рассвет застал его в полузасыпанной землянке. На стене углём была нарисована звезда и дата: «23.IX.41». В углу валялись немецкие патроны, а под ногами – обрывок газеты с фото Сталинграда. «Мы устоим», – кто-то написал на полях. Сергей прижал газету к груди, вдыхая запах типографской краски, и ему показалось, что пахнет яблоками.

– Halt! – крикнули снаружи.

Он бросился к двери, но споткнулся о кастрюлю. Немец в серо-зелёном мундире уже целился из MP-40, когда из чащи выскочил волк – хромой, с перебитой лапой. Зверь вцепился врагу в горло, а Сергей побежал, не оглядываясь. Сзади лаяли овчарки, а перед глазами плясал её смех: «Ты же обещал!»

Глава 2

Ночь опустилась на лес, как тяжёлая чёрная шаль. Сергей прижался спиной к стенке дупла, стараясь не шелохнуться. Кровь сочилась из раны на плече, пропитывая ватник липким теплом, но разводить костёр значило подписать себе смертный приговор. Где-то вдалеке, за стеной деревьев, хрустел снег под сапогами. Немцы перекликались короткими рычащими фразами, и их фонари метали по стволам длинные жёлтые клинки.

– Hier! Blutspuren! – прокричал кто-то, и Сергей сглотнул комок страха. Его следы вели прямиком к берёзе.

Он сжал в кармане гранату РГД-33 – ту самую, что лейтенант Гусев сунул ему перед вылетом. «На крайняк, браток», – ухмыльнулся тогда ведомый, и теперь его голос звучал в памяти, как эхо из другого мира. Сергей высунул голову из дупла. Фонари приближались.

Внезапно из чащи выскочил волк – тот самый хромой, с перебитой лапой. Зверь замер, уставившись на немцев, а потом рванул в противоположную сторону, увлекая за собой лай собак.

– Dort! – заорал кто-то, и фонари закачались, удаляясь.

Сергей выдохнул, чувствуя, как дрожь пробирается до самых костей. Он достал из кармана кусочек шоколада, подаренный Людмилой. Плитка давно превратилась в камень, но когда он отколол крохотный угол, на языке растаяла сладость.

…Они стояли на перроне, и ветер трепал её шаль.

– Возьми, – она сунула ему шоколад, избегая смотреть в глаза. – Для храбрости.

– Я и так храбрый, – он попытался улыбнуться, но губы не слушались.

– Тогда для меня. Чтобы ты помнил, что должен вернуться.

Поезд дёрнулся, и он успел крикнуть в захлопывающуюся дверь:

– Пирог испечёшь?

– С корицей! – она махнула рукой.

Хруст ветки вернул его в реальность. Волк вернулся, сидя в метре от дупла, и вылизывал рану на лапе. Его жёлтые глаза светились в темноте, словно два уголька.

– Спасибо, – прошептал Сергей, бросая зверю крошку шоколада. Волк фыркнул, но не тронул угощение.

Он пополз прочь от берёзы, цепляясь за корни. Каждый шаг отзывался болью в плече, но мысль о том, что Люда ждёт, заставляла двигаться вперёд. Ночь стала бесконечной. Снег хрустел под коленями, звёзды мерцали сквозь ветви, а где-то за спиной, всё ближе, слышался лай овчарок.

…Они лежали в поле под Сталинградом, глядя на Млечный путь.

– Видишь, там Орион, – она провела пальцем по небу. – Говорят, он приносит победу.

– Это всего лишь звёзды, Людка.

– Нет, – она повернулась к нему, и её глаза блестели серьёзнее, чем всегда. – Это обещания. Каждая звезда – чьё-то «вернусь».

Сергей споткнулся о корягу, и боль в плече взорвалась огнём. Он рухнул в сугроб, стиснув зубы, чтобы не закричать. Волк подошёл ближе, обнюхивая его сапог.

– Уходи, – прошипел Сергей, но зверь сел рядом, уставившись в темноту.

Они пролежали так, пока лающий лай не стал оглушительным. Немцы вышли на поляну – пятеро в белых маскхалатах, с автоматами наизготовку. Овчарка рванула с поводка, но волк встретил её прыжком. Звери сцепились в клубке рычания и крови.

– Schieß! – крикнул офицер, и пули прошили снег рядом с Сергеем.

Он бросил гранату наугад. Взрыв разорвал тишину, осыпая лес щепками и кровавым дождём. Волк выскочил из клубка дыма, волоча перебитую лапу, и Сергей побежал за ним, не разбирая дороги.

…Она читала ему «Онегина» у камина, когда за окном бушевала метель.

– «Но я другому отдана, я буду век ему верна…» – голос Людмилы дрожал.

– Ты бы смогла так? – он приподнялся на локте, глядя на её профиль.

– Нет, – она захлопнула книгу. – Я бы нашла его. Даже если бы пришлось пройти через ад.

Очнулся он в полуразрушенной землянке. Волк лежал у входа, вылизывая рану. На стене висела икона Николая Угодника, а под ней – детская кукла с выгоревшими волосами. Сергей достал из кармана ласточку, гладя пальцем сколотый сапфир.

– Ты слышишь? – прошептал он, будто Люда могла его услышать. – Я иду.

Снаружи завыл ветер, и волк поднял голову. Где-то вдалеке, за ледяной пеленой, ждала война. А вместе с ней – надежда.

––

Глава 3

Утро встретило его ледяным ветром. Сергей выполз из землянки, опираясь на обломок жерди. Волк исчез, оставив на снегу кровавый след. По нему и пошёл Сергей, спотыкаясь о замёрзшие кочки.

Ручей оказался неожиданно – узкая лента, стиснутая льдом. Он пробил корку прикладом пистолета и жадно приник к воде. Отражение в чёрной глади испугало его: впалые щёки, глаза, провалившиеся в синие тени, борода, спутанная инеем.

– Красавец, – хрипло усмехнулся он, и эхо разнесло смех по лесу.

Сняв ватник, Сергей осмотрел рану. Жёлтый гной смешивался с кровью, и он вспомнил отца, вынимающего пулю из собственной ноги в их рязанской бане. *«Боль – это звонок, Серёга. Слышишь – отвечай».*

Нож, найденный в землянке, он раскалил на огне от последней спички. Укусил ремень, вонзил лезвие в плоть… Крик разорвал тишину, спугнув стаю сорок. Осколок, ржавый и острый, упал на лёд.

– Вот и… ответил, – прохрипел он, падая на спину.