Выстрел прогремел внезапно. Пуля сорвала шапку, впившись в ствол сосны. Сергей рванулся в кусты, но сильная рука вцепилась в воротник.

– Шпион проклятый! – над ним склонилось морщинистое лицо с седыми усами. Старик в выцветшем тулупе приставил к его виску обрез ружья. – Где твои хозяева?

– Свой я… – Сергей попытался достать комсомольский билет, но мир поплыл.

…Он стоял на крыльце военкомата, а Людмила пришивала к его гимнастёрке звезду.

– Криво, – усмехнулся он.

– Зато на века, – она укусила нитку и вдруг заплакала. – Вернись, понял?

Он обнял её, чувствуя, как дрожит её спина.

– Вернусь. Даже если придётся выползти.

– Выполз, – пробормотал Сергей, открывая глаза.

Он лежал на печке в крохотной избе. Запах хвои и дёгтя смешивался с ароматом ржаного хлеба. Старик сидел у стола, чистя ружьё.

– Иван, – буркнул он, не глядя. – А ты кто?

– Волков. Капитан…

– Капитан? – Иван фыркнул. – А я – Наполеон.

Сергей потянулся к карману, где лежала ласточка, но старик вскинул ружьё.

– Не шевелись!

– Смотри… – он выронил кулон на одеяло.

Иван замер. Его пальцы дрогнули, когда он поднял ласточку.

– У Маши такой же был… – голос старика внезапно сломался. – Дочь моя…

…Она бежала по полю, смеясь, с ласточкой на шее.

– Пап, смотри, как летает! – Маша кружилась, подбрасывая вверх соломенных кукол.

– Слезай с крыши! – кричал Иван, но улыбка пробивалась сквозь строгость.

А потом пришли немцы. И крыша загорелась…

Иван протянул Сергею краюху хлеба.

– Ешь. Партизаны в трёх верстах, у реки. – Он развернул на столе карту, испещрённую пометками. – Ищи избушку с красной тряпкой на крыше.

Сергей кивнул, пряча хлеб за пазуху. На пороге он обернулся:

– Маша… Она выжила?

Старик не ответил. Лишь потушил свечу, оставив его в темноте с бесконечным молчанием войны.

Глава 4

Изба Ивана тонула в полумраке. Сергей сидел у печи, разминая пальцами краюху хлеба, которую старик бросил ему на колени. Хлеб был чёрствый, с примесью опилок, но каждый кусок таял во рту, как манна. Иван молча чистил ружьё, изредка бросая на гостя колючие взгляды. Его пальцы, искривлённые артритом, дрожали, но движения оставались точными – будто сама смерть научила его бережному обращению с оружием.

– Почему поверил? – спросил вдруг Сергей, показывая на ласточку, лежавшую между ними на столе.

Старик замер, затем резко дёрнул затвор:

– Маша… Дочка. Носила такую же. – Он ткнул стволом в сторону окна, за которым метель вырисовывала призрачные силуэты. – Когда фрицы жгли деревню, она выбежала из дома… с этой птичкой на шее.

…Огонь пожирал соломенную крышу.

– Папа! – Маша, в ночной рубашке, прижимала к груди куклу. Ласточка блестела на её шее, отражая пламя.

– Беги к лесу! – Иван отталкивал её к задней калитке, но из-за забора уже слышались выстрелы.

Он видел, как её схватили. Как сапфировый глаз ласточки разбился о камни, когда она упала…

Иван швырнул тряпку на стол:

– После этого я стал находить шпионов везде. Каждый незнакомец – враг. Пока не увидел тебя… – Он кивнул на кулон. – Твоя птица цела. Значит, ещё не всё потеряно.

Сергей сжал ласточку в кулаке. В ушах звенел её голос: «Ты же обещал…» Он встал, шатаясь от слабости:

– Мне идти. К партизанам.

Иван протянул ему сверток:

– Сало. И спички. Там, – он ткнул пальцем в пожелтевшую карту, – у реки избушка с красной тряпкой. Скажешь, от Ивана послан.

Сергей кивнул, но старик вдруг схватил его за рукав:

– Если встретишь её… – голос сорвался. – Если встретишь Машу…

Они оба знали, что Маша мертва. Но Сергей кивнул:

– Передам, что вы ждёте.

…Люда стояла у окна, стирая иней ладонью.

– Ты вернешься, – сказала она, не оборачиваясь.