Джим стоял, вороша сено в сарае, когда в сумрак ступил работник.
Вернулась лошадь Хэмилтона, а всадника нету, да и кровь на ей, сказал он.
Джим воткнул вилы в сено и вышел наружу. Протолкался между людей, все крепче сжимая зубы. Руку положил он зверю на бок, и повыдергивал из шкуры колючки, и тихонько поговорил с кобылой. А когда развернул лошадь, увидел пиджак, свернутый под постромки, и нагнулся, и тут же узнал, чей это пиджак, и поразило его, казалось, громадной и мгновенной тяжестью. Толковали о поисковом отряде, а потом у плеча его возник Фоллер. Распоряжался он, не повышая голоса, после чего дотянулся поверх Джимовой головы, и взял пиджак, и развернул его. Расправил перед собою в воздухе, а потом зашагал к дому с находкою в руке. Люди отложили орудия свои и пошли к надворным постройкам за куртками, а Джим отвел лошадь в конюшню. Направил ее в стойло, и потер ей нос, и взял сена, и пристроил ей ко рту, и постоял, и походил взад и вперед, а когда вышел наружу, возле дома наблюдалось движенье людей. Он же направился в другую сторону, обнаружил, что ноги его бегут, и его пригнело чувством, что естественный порядок вещей соскользнул так, что уж и не поправишь.
Люди рассеялись веером вдоль той тропы, которую предпочитал Хэмилтон. Спереди медленно шел Фоллер, голова склонена, присматривался к знакам. Дерн был мягок и подавался под ногою. Где-то в миле от дома люди дошли до стенки и там посмотрели, как Фоллер склонился ко влажной земле, пробуя ее пальцами. Потом выпрямился и тихо заговорил с человеком по фамилии Макен, а тот развернулся – лицо истертое и надраенное, как сапожная кожа, да пустая глазница запечатана складкой плоти – и поманил в свою очередь еще одного из людей. Эти трое присели на корточки, и Фоллер показал на землю и суету следов. После чего встал и медленно пошел в другую сторону, и глаза его чиркнули по крови у стены, и кровавый разлив по траве, теперь уже размытый дождем. Он наклонился к камням и коснулся их пальцем. Макен тоже присел на корточки. Прочие остановились и стали смотреть. Фоллер показал на следы волоченья по траве, а потом выпрямился, и посмотрел на землю, и пошел, покуда не добрался до ворот и не остановился на полянке близ деревьев, где нагнулся и потрогал землю, и рука подцветилась кровью, а затем он свернул в ту сторону, и его двое пошли с ним вместе.
Уже падал вечер, когда люди ступили на болото. Дождь прекратился, и на вереске воздвигся столп солнца, словно бы утверждая свое право на эту равнину. Двое следовали за Фоллером, который то и дело нагибался ко мху, проверяя почву на следы, видя такое, чего не видели остальные двое, но те кивали друг другу, признавая способности третьего, сверхъестественные, говорили они, и позади него помалкивали.
Впереди, слышали они, лаяла собака, а затем возник и очерк гончей. Макен позвал ее, узнав, а от Фоллера ни слова, но взгляд его не отрывался от темного зверя, и он к нему направился, собака же лаяла увлеченно, словно в силах ее было заговорить непосредственно с исполинским человеком.
Позже, когда тучи перекатились и начала опадать темнеющая бледность вечера, они вытащили тело из трясины. Лошадь тужилась в упряжи своей, а засосавшая бочажина не желала выдавать тайну свою, цепляясь за труп, который медленно высовывался в каплющей своей черноте, на одинокий сапог накинута веревка.
Собака лаяла и вилась кругами между людей, стоявших у пепельного дерева. Воздух гудел от напряжения невыраженных взглядов, осознания уже того, что они, должно быть, имеют дело с убийством, а не с несчастным случаем, и шапки теперь долой из уважения к Хэмилтону, падшему их работодателю, у каждого мужчины, кроме Фоллера, кто шляпу свою оставил на голове и поодаль от мужчин присел на корточки с трубкою в одной руке и жестянкой в другой. Захватил щепотью немного табака и покрутил между указательным и большим пальцами, чтобы размять, затем примял его и терпеливо засосал в трубку, чтоб ожила. И лишь когда покойник лежал одеревенело на земле, подошел к нему и поднес руку к его лицу, бережно стирая слякоть с черт, на ресницы налип ил, а зубы замурзаны, и рот наполнен черною сочащейся жижей, и потер большим пальцем мертвецу по губам.