Ну а напоследок о моём друге Александре, Алексе – не могу называть просто Сашей учёного секретаря крупного академического института. Познакомились мы ещё в то время, когда учились в одном классе школы №125, однако первая, не вполне осознанная встреча состоялась гораздо раньше, когда моя мама и его бабушка выгуливали нас в колясках по аллеям у Патриаршего пруда. И вот новая встреча после моего возвращения в родную 112-ю. С тех пор мы не расстаёмся, но подробнее расскажу о нашей дружбе в следующих главах.

Так вот о знаниях. Сразу же возникает вопрос: что дала мне школа? Если сказать, что я получил среднее образование на вполне приличном уровне, то это значит – ничего не сказать. Понятно, что поступил в Физтех благодаря учёбе в школе, но стать через сорок лет писателем мне помогло общение с ребятами из нашей компании – с Володей Брагинским, Димой Борисовым и Колей Нейчем… Именно тогда я начал писать стихи, увлёкся джазом, импрессионистами, произведениями Ремарка и Хемингуэя, чуть позже прочитал «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова, «Зависть» Юрия Олеши и рассказы Андрея Платонова. Нет сомнения в том, что учёба в школе дала мне возможность зарабатывать на жизнь, но я не смог бы реализовать своё призвание не читая книг и не общаясь с интересными людьми.

Закончилась счастливая школьная пора и пришлось выбирать, куда податься дальше. Хотелось быть поближе к творчеству, но в архитектурном институте сплошь ватманы, циркули, линейки, а мне больше нравилось рисовать. В Суриковку не возьмут, поскольку даже художественную школу не окончил, к тому же оттуда прямой путь в армию, а маршировать три года – это же напрасная потеря времени для человека, расположенного к творчеству. Отец, с которым поддерживал отношения, советовал поступать в Бауманку или МАИ – там были у него друзья-приятели, в случае чего помогут, однако сопромат и начертательная геометрия вызывали у меня отвращение. Куда же мне идти? Решающим аргументом в пользу физики стало то, что эта наука максимально далека от всяческой идеологии – так было, есть и будет, поскольку любой власти наплевать на то, какие мысли в голове учёного, лишь бы дело, от которого зависит благосостояние страны, было сделано, ну а физика – это и атомные бомбы, и ракеты, и лазеры, и энергетика и бог знает что ещё. В то время Московский физико-технический институт котировался наравне с Калифорнийским технологическим институтом – в отличие от выпускников физфака МГУ, физтехи были нарасхват в нашей стране, да и заграницей были не прочь заполучить выпускника этого учебного заведения. На мой выбор повлияло и то, что в Физтех решили поступать ещё трое одноклассников и двое ребят из другого класса нашей школы – вместе стали готовиться, решая задачки из физтеховского сборника, созданного для проведения физико-математических олимпиад.

Как ни странно, в Физтех я поступил – сдал экзамены на все четвёрки, а на собеседовании вызвал симпатию у декана не столько тем, что высказал намерение заняться созданием единой теории поля (это адская по трудности задача!), сколько тем, что мастерил дома усилитель для акустической колонки – умение пилить, паять, то есть работать руками, необходимо будущему физику. На самом деле, меня привлекала только свобода творчества – если в живописи и литературе нельзя, так пусть будет физика, хотя в глубине души я ощущал, что это вовсе не моё призвание.

Каким был Физтех в 60-е годы? По большому счёту, об этом мне нечего сказать – хотя бы потому, что ночевал в общежитии всего один раз, на большее меня не хватило. Могу лишь отметить, что не всякому по силам выдержать то, что выпало на нашу долю. На первом курсе занятия с половины девятого до восьми вечера с перерывом на обед – лекции, семинары, лабораторные занятия, английский язык, физкультура, история КПСС… К счастью, сопромата и начерталки не было, но всего остального хватило для того, чтобы некоторые ребята уходили, не справляясь с такой нагрузкой. Ну а девчонка на факультете общей и прикладной физики была всего одна, да и ту отчислили за неуспеваемость после первого семестра.