Надо признать, что в учёбе я не особо напрягался – исключением стал первый курс, но это испытание я выдержал. Не все предметы нравились, поэтому лекции изредка прогуливал, предпочитая посмотреть французский фильм в кинотеатре «Мир» на Цветном бульваре – неудивительно, что со временем это сказалось на оценках. К примеру, «математический анализ» и «квантовая механика» мне были по душе, поэтому и на лекции ходил, и экзамены сдал на пять, а вот «электродинамика СВЧ» и «теория функций комплексного переменного» жутко мне не нравились, поэтому схватил по трояку. И надо же такому случиться, что после окончания Физтеха пришлось заниматься и электродинамикой, и ТФКП, но, к счастью, физтеховская подготовка сказалась – освоил всё, что нужно, без особого труда.

Так уж случилось, что я был зачислен в привилегированную группу №322. В 50-е годы в ней учились известные ныне физики-теоретики, а привилегия заключалась в том, что уже со второго курса, а не с третьего, как другие, один день в неделю мы проводили в базовом институте, поближе к реальной науке, где приобщались к экспериментальным исследованиям и слушали лекции авторитетных докторов наук. Об Институте физических проблем остались самые добрые воспоминания, особенно благодарен за заботу Людмиле Андреевне Прозоровой – в её лабораторию я попал, сбежав от другого наставника, который пытался соорудить какой-то примитивный агрегат, ну а я должен был скрести по сусекам, выискивая для него шестерёнки нужного размера.

Лаборатория Прозоровой занималась исследованием свойств антиферромагнетиков при температурах около абсолютного нуля (-273 градуса по Цельсию). Сосуды Дьюара для жидкого азота и гелия, установка для создания магнитного поля, источники СВЧ излучения, волноводные устройства… Всё очень увлекательно, есть возможность создать свою теорию изучаемых процессов, что позже попытался сделать. Но уже после того, как защитил кандидатскую диссертацию, я постепенно стал осознавать, что все эти исследования никому не нужны за исключением самого исследователя. Схема была такова: в Институте кристаллографии выращивали новый кристалл, имярек закладывал его в свою установку, результаты публиковал, а затем ждал, когда вырастят новый кристалл. И так до тех пор, пока не набирал материала на докторскую диссертацию. Но иногда доходило до смешного – именно так я оценивал ситуацию, о которой собираюсь рассказать.

Руководителем направления по изучению свойств антиферромагнетиков был академик Андрей Станиславович Боровик-Романов. У него был свой семинар, на котором выступали с сообщениями его ученики, и среди них кандидаты физматнаук Рудашевский и Ожогин. Когда для Рудашевского вырастили новый кристалл, он не удержался и в разговоре с Ожогиным похвастал своим приобретением, а тот и говорит:

– У тебя установка для исследования этого кристалла ещё не готова, а у меня на ходу. Дай-ка мне его хотя бы на ночь, всего лишь для того, чтобы удовлетворить собственное любопытство, а на следующее утро я верну его тебе в целости и сохранности.

Ну можно ли отказать товарищу?.. Прошло от силы две недели, Рудашевский завершил исследование кристалла, написал статью и пришёл в редакцию журнала «Письма в ЖЭТФ», она располагалась на территории ИФП:

– Вот вам оригинальный материал, такого ещё не было.

Редактор прочитала заголовок и говорит:

– На прошлой неделе нам такую же статью принёс Ожогин.

У Рудашевского глаза на лоб:

– Как это? Ведь это мой кристалл, уникальный, в единственном экземпляре.

– Сожалею, но ничем не могу помочь. Сами выясняйте отношения с Ожогиным.