Вот и в той покинутой неуютной хате сельский совет и открыл школу в 1929 году временно, пока будет подыскано другое помещение. Там я и начал учиться в третьем классе. А через непродолжительное время школа расположилась в избе Ивана Шерянко. Изба Шерянко была так называемая пятистенка7, одна из трёх таких в деревне, а семья у них состояла из четырёх человек. Их сын Николай был лучшим другом моего брата Ивана, и «Шерянкова школа» стала для нас прямо-таки родным домом.

Школа разместилась в передней более светлой и более просторной половине избы, в которой была прорезана отдельная дверь, чтобы не ходить ученикам через жилую хозяйскую половину, а внутреннюю дверь закрывали хозяева на железный крючок. Парт в Шерянковой школе не было. Стояли там в два ряда восемь узких столов с табуретками, и за этими столами могли сидеть по трое учеников, а всего двадцать четыре на одну смену. Занятия шли в две смены, в одну смену занимались первый и третий классы, в другую – второй и четвёртый.

Но столы в классах всегда на половину пустовали: так мало было в деревне учеников. Не все дети школьного возраста ходили в школу, да и не все родители понимали тогда необходимость учёбы своих детей. В единоличном хозяйстве нужны были работящие парни и девки, а грамота для них – дело необязательное: пуды и фунты намолоченного зерна они как-нибудь сумеют посчитать, да и рубли, которые выручат от продажи того же зерна, несчитанным в карман не положат, так что такой арифметике можно научиться и без школы. Вот и ходили тогда в школу деревенские огольцы, среди которых больше половины были в возрасте 15—16 лет, кто до половины зимы, кто – два-три раза в неделю, смотря по настроению своему и родителей, а кто приходил и просто устроить потасовку и досадить учительнице, поставившей в журнале «неуд» ленивому лоботрясу. А девчонок вообще было человек 5—6 во всех четырёх классах.

Ранней весной 1930 года, не видя иного выхода из тяжёлого положения, в котором оказалась семья на новом месте жительства, отец нанялся в деревенские пастухи. Дома они с матерью решили, что пасти стадо будем мы со старшим братом, а они будут заниматься всеми остальными хозяйственными делами.

На свой урожай надеяться не приходилось, а за пастьбу хозяева заплатят по два пуда зерна с головы, а это сулило нам такое количество хлеба, какого нам сроду не приходилось иметь со своего поля.

Очень трудным был для нас хлеб деревенских пастухов. Брату было 15 лет, мне – 11, мы были ещё дети, а каждый день надо было вставать до восхода солнца, за целый день исходить за стадом десятки километров по высокой, с утра мокрой от росы траве, по кочковатым заболоченным падям, по крутым склонам сопок. Коровы были неутомимы, а мы выбивались из сил. Мать плакала, встречая нас вечером, усталых и измученных.

Той осенью я пошёл в школу, в четвёртый класс, уже в ноябре, так как мы пасли деревенское стадо, пока не выпал снег. Брат уехал учиться в Благовещенск, в чём ему посодействовал райком комсомола.

Запомнилась мне первая учительница, к которой я пришёл в третий класс Ново-Алексеевской школы – Агриппина Павловна Козлова, настолько молодая, что от учеников её отличала только одежда, вроде бы городского покроя. Видимо, была она направлена в нашу школу после окончания учительских курсов, которые практиковались в то время, и на которых могли обучаться вчерашние семиклассники, изъявившие желание стать учителями. Немало пролила она слёз с нашей, хотя и немногочисленной, но довольно хулиганистой оравой. Были среди нас настолько зловредные типы, что могли заставить треснуть и камень-булыжник, а что уж говорить о нежной душе и нервах девчонки никак не старше 18—19 лет. И не раз бывало, что, откинув крючок с внутренней двери, врывалась в нашу школу, потрясая кочергой, хозяйка дома бабка Шерянчиха на помощь заливающейся слезами учительнице, вконец заклёванной бессердечными охламонами. И тогда, поднимая восторженный вой и визг, большинство учеников, гремя столами и опрокидывая табуретки, чуть ли не по головам друг друга вываливались на улицу, и уже ни о каком продолжении занятий не могло быть и речи. Лучшего предлога уйти с занятий не надо было и желать.