Я учился охотно, но и мои лапти беспрепятственно пропускали воду, а ходить в школу надо было за три версты (тогда на километры расстояния ещё не мерили, не была ещё введена в стране метрическая система мер и весов). А во второй класс я ходил и вовсе чуть более половины зимы. Перед весной наши родители собирались переселиться на жительство в невообразимо далёкую и сказочно богатую землю, туда, где и до моря недалеко, и горы высоченные, аж до самого неба, и леса без конца и края, и в реках рыбы больше, чем воды, в озёрах утиных и гусиных яиц насыпано – как картошки в корзинах, а земли – паши, сколько хочешь, а травы – коси, сколько твоей душеньке угодно. И называлась эта даль-далёкая – Амур. Вот в этот Амур и собирались ехать наши родители весной 1929 года.

Сборы к отъезду начались уже в феврале. Надо было приехать в тот далёкий край как можно раньше весной, чтобы к началу пахоты и сева устроиться на новом месте. Ну а коль нам предстояло жить в другом далёком месте, то стоило ли теперь здесь ходить в школу, и мы со старшим братом Иваном, который учился уже в четвёртом классе, тут же поставили точку в своей учёбе. В последний раз мы пошли в школу, чтобы все нас увидели обутыми в сапоги, которые нам купил отец перед дальней дорогой. Это были первые в нашей жизни сапоги.

А дорога и на самом деле оказалась дальней: целых пять недель, тридцать пять суток, с грохотом никогда нами не слыханном трясло нас в двухосном вагоне-теплушке, пока нас тащили чумазые, громкошипящие и дымящие паровозы от станции Клинцы Брянской области до станции Архара Амурской области, почти через всю страну. Ехали в той теплушке не мы одни, ехали материны родители – наши дед и бабка – с младшей дочкой Верой, материн брат с женой и малолетней дочкой, свёкор и свекровь самой старшей материной сестры, сосед с женой и двумя детьми. Ехало в той гремящей и дребезжащей теплушке двадцать живых душ – все, состоящие в близком родстве, за исключением семьи соседа.

Волна переселения захлестнула в те далёкие годы западные области России, Украину, Белоруссию. Тысячи и тысячи семей потянулись на далёкие восточные окраины страны, заселяя почти безлюдные пространства от Байкала до берегов Тихого океана, куда только что протянулась стальная нить железной дороги, и стали возникать здесь новые сёла и посёлки, в названиях которых отразилась география покинутых родных мест. Даже в нашем районе есть Черниговка, Могилёвка, Украинка, где первыми селились выходцы с Украины, Черниговской, Могилёвской областей, а в Приморье даже есть село Смяльч4, где поселились наши односельчане, уехавшие раньше и дальше нас и давшие своему новому месту жительства наименование своего родного села.

Пять первых лет жили мы здесь в деревне Ново-Алексеевка в десяти километрах от Архары на запад. Деревня в самом деле была новая. Самые первые жители прожили в ней ещё не более пяти лет5, так что школы как таковой в Ново-Алексеевке не было. В центре деревни стояла кем-то из новосёлов брошенная изба. Не захотели её хозяева пахать несчитанные десятины земли, косить густые травы на необозримых лугах. Не было около Ново-Алексеевки реки с задыхающейся от тесноты рыбой и озёр, в которых утки и гуси сидели в два этажа друг на друге. Была там твёрдая дернистая земля, которую не раздерёшь и пароконным плугом, густой от комаров и мошки воздух, которым аж трудно было из-за этого дышать. Были здесь свирепые морозы зимой, леденящие внутренности, и палящая жара летом с проливными дождями и непролазной грязью и в деревне, и на полях, и на дорогах. И нужен был изнурительный труд от темна до темна, чтобы деревенскому мужику-единоличнику