Всё новое, что входило тогда в крестьянскую жизнь, было настолько необычно, что вызывало какую-то радостную ошеломлённость даже у взрослых деревенских жителей, и нас, крестьянских детей, тоже волновали эти необыкновенные новшества. Самым волнующим событием был раздел помещичьей земли, и не было большей радости у деревенских хлебопашцев, чем щедрые прибавки к скудным дореволюционным наделам. Помню, с каким удовольствием чуть ли не все поголовно пели завезённую городскими шефами песню: «Как родная меня мать провожала…», с каким особым удовольствием радостно подхватывались слова:
А городские шефы – рабочие Стодольской суконной фабрики из города Клинцы, заводили разговоры о сельских коммунах, о товариществах по совместной обработке земли, затем пошли разговоры о колхозах и совхозах, и всё это было ново, неясно, непонятно, как перекрёсток на незнакомой дороге в чужой и далёкой стране. Тогда же, в ещё дошкольные мои годы, я уже слышал такие непонятные слова, как «индустриализация». «ГОЭЛРО3», «Волховстрой», слышал, что строятся какие-то диковинные электростанции: Шатурская, Каширская, Штеровская, от которых будут гореть лампы, которым будут не нужны ни фитили, ни керосин, а светло от них будет, как днём от солнца. А потом уже, когда я пошёл в начальные классы, появились новые названия строек: Днепрогэс, Турксиб. Магнитогорск, Кузнецк, Тагил, Беломорканал, Тракторострой, БАМ, и в пятом классе Архаринской транспортной школы мы писали под диктовку учительницы: «На месте скифских курганов и Запорожской сечи создаётся город Большое Запорожье» и даже на уроках немецкого языка учили стихотворение «Вир бауэн» – «Мы строим», в котором говорилось, что мы строим:
Что в переводе означало: «Мы строим новые города, новые заводы, новые дороги (имелись в виду дороги железные) и машины, и турбины по плану.
Вот в такое необыкновенное время выпало моему поколению овладевать грамотой и готовиться к жизни в условиях социалистических преобразований в стране. К этому нас готовила школа. В школе нам открывалось новое мироидение, и школа воспитывала у нас новое социалистическое миропонимание.
Я с благодарностью вспоминаю нашу Архаринскую транспортную школу – семилетку тридцатых годов и её учителей – истинных просветителей, учителей в самом высоком смысле этого слова.
ВСПОМИНАЮ ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
Впервые порог Архаринской семилетней железнодорожной школы я перешагнул в августе 1934 года. Более полувека минуло с тех пор, но я отчётливо помню тот день, когда с замирающим сердцем я в канцелярии школы приблизился к столу, за которым сидела по-городскому одетая молодая женщина. Я робко поздоровался и спросил, можно ли мне записаться в пятый класс.
– Можно, – ответила она, – только сначала расскажи кто ты и откуда, а то, может быть, ты пришёл не в ту школу. У нас учатся только дети железнодорожников.
Я даже испугался: вдруг да не запишет меня в семилетку эта такая красивая женщина, совсем не похожая на наших деревенских баб. А мне очень хотелось учиться.
В первом и втором классе я учился в далёкой отсюда Брянской области, в селе Смяльч, там, где я родился. В школу мы тогда ходили, когда начиналась зима и ложился снег, и бросали учёбу с началом таяния снега, когда наши лапти и онучи (портянки) целыми днями были мокрыми, а мы кашляли, чихали и вытирали носы рукавами ещё больше, чем в крещенские морозы. Учёбу бросали, кому когда хотелось: кто-то по приказу родителей, жалевших свои мокроносые чада, а кто по своей воле и по великому нехотению читать скучные буквари и решать такие трудные задачи, где надо было складывать и отнимать так много яблок, груш или пудов жита или проса, сколько их никогда и ни у кого из нас сроду не было и не будет.