Королева нахмурилась, обдумывая. «Диссонанс… Аранжировать…» Она посмотрела на Аларика так, будто он был сложным математическим уравнением, которое она почти решила, но в последний момент забыла таблицу умножения. «В этом что-то есть. Звучит… концептуально».

В этот момент дверь без стука отворилась (видимо, стук в этом замке считался проявлением непростительной мягкотелости), и в комнату вошел человек. Он был невысок, одет в безупречно скучный серый камзол и носил на носу очки в тонкой оправе, которые придавали ему вид либо очень умной совы, либо очень дотошного налогового инспектора. Это был лорд-канцлер Бонифаций. Его появление было таким же тихим и неотвратимым, как наступление осени или очередной финансовый кризис.

«Ваше Величество, – произнес он голосом, лишенным каких-либо интонаций, будто слова для него были всего лишь набором стандартных деталей. – Утренняя почта. И… – он едва заметно скосил глаза на Аларика, – некий… э-э-э… вопрос, требующий вашего мудрого решения относительно нового придворного оформителя текстов».

Аларик понял, что «оформитель текстов» – это он. И что слово «оформитель» в данном контексте звучало почти как «подопытный кролик».

Королева Элоиза махнула рукой в сторону почты. «Почта подождет. А это, Бонифаций, – она кивнула на Аларика с таким видом, будто представляла редкий и слегка опасный экспонат, – месье Аларик Ветреный. Мой новый… литературный советник».

Бонифаций поднял бровь. Это было едва заметное движение, но в нем читалось столько скепсиса, сколько не поместилось бы и в трехтомный трактат «О вреде скоропалительных кадровых решений».

«Литературный советник?» – переспросил он, и в его голосе послышалось что-то похожее на скрип несмазанной бюрократической машины. «Весьма неожиданно, Ваше Величество. Обычно вы предпочитали выражать свои мысли… более непосредственно». Под «непосредственно», очевидно, подразумевались указы, начинающиеся со слов «Повелеваю!» и заканчивающиеся «Несогласных – на дыбу!».

«Времена меняются, Бонифаций, – заявила Королева с видом человека, только что открывшего новый континент (в данном случае, континент метафор). – Сила слова не менее важна, чем сила… ну, ты понимаешь». Она снова махнула рукой, едва не смахнув чернильницу. «Месье Ветреный будет помогать мне оттачивать формулировки для нового Манифеста. Чтобы он был не только грозен, но и… поэтичен».

Бонифаций посмотрел на Аларика так, словно тот был экзотической болезнью, от которой еще не придумали вакцины. «Поэтичен. Разумеется. Весьма практичный подход к государственному управлению». Он сделал едва заметную паузу. «Надеюсь, его… поэзия… не будет слишком дорого обходиться казне? И его лояльность проверена соответствующими службами?»

Аларик почувствовал, как по спине снова пробежал знакомый холодок. Этот серый человек был куда опаснее, чем казался.

«Его лояльность, Бонифаций, – отрезала Королева, – это моя забота. А что до казны… талант бесценен. Особенно если он помогает выразить величие моего замысла так, чтобы это поняли даже самые… э-э-э… альтернативно одаренные подданные». Она одарила Аларика взглядом, который можно было трактовать как «еще одна бездарная строчка – и ты узнаешь цену своему таланту в очень твердой валюте».

«Как скажете, Ваше Величество», – Бонифаций чуть склонил голову, но глаза его за стеклами очков остались холодными и внимательными. «Тогда, если позволите, текущие дела…»

Первая «творческая сессия» была окончена. Аларик остался с ворохом королевских идей, от которых волосы на голове вставали дыбом (если бы они у него там еще остались в достаточном количестве после такой ночи), и с неприятным ощущением, что за каждым его шагом теперь будет следить пара очень проницательных серых глаз. Контракт был подписан – не чернилами на пергаменте, а страхом и отчаянной надеждой. И Аларик очень хорошо понимал, что душа в этом контракте была не единственным предметом торга. Редактура королевских мыслей обещала быть занятием не просто сложным, а смертельно опасным.