Кентавр бросился наутёк. Вдогонку ему полетел сапог киммерийца, который Мидий ловко поймал на скаку.

– Вино отдай! – рявкнул варвар. – И обувь верни!

*****

В стольный град богатыри прибыли не в лучшем расположении духа. Людвиг, вопреки обещанию отмечать тризну по верному коню в течение трёх дней, продолжал песнопения не меньше недели, при этом периодически продолжая таскать бурдюки с вином. Конан, и без того был весьма недовольный качеством вина, выигранным у кентавров, был раздражён сверх всякой меры вокалом рыжего рыцаря. Ваня хмурился, пытаясь заняться непривычным для него делом: думать. О том, как найти Василису в чужом и неизвестном мире, и как вообще туда попасть. А Грыст… Грыст просто сидел на печи и смотрел вдаль, хотя обычно предпочитал проводить время лёжа на боку и пугая коней своим храпом. Наверное, поскольку коней у богатырей больше не было, потому тролль и не спал.

Дружинники у главных городских ворот заметно побледнели, завидев пассажиров дымящего экипажа. Бунчуки из крапивы и чертополоха уже давно завяли, как и гордость за одержанную победу, а потому караульные вытянулись в струнку и принялись активно делать вид, что совершенно не замечают подъезжающей печи с царским сыном и его друзьями – ну, чисто страусы, зарывающие головы в песок. В другой раз этот номер у дружинников не прошёл бы, но сейчас богатыри были не в настроении.

Царь Горох издали заприметил приближающиеся клубы дыма и справедливо решил, что это возвращается Иван, ибо самоходных печей в государстве было всего две, и вторая стояла в царском дворе под навесом. Но вместо ожидаемых возгласов радости, долженствующих свидетельствовать о возвращении Василисы Премудрой, он услышал заунывное нытьё о коне, поле и росе, замочившей босы рыцарские ноженьки.

– А почему у него ноги босые? – поинтересовался царь у сына вместо приветствия. – И где Василиса?

– Здорово, батя! – Иван-дурак спрыгнул с печи и потянулся. – Василиса в ином мире.

– Умерла? – схватился за сердце Горох.

– Нет, просто в другом, – словами сухонького старичка успокоил отца Ваня. – А сапоги Людвига Мидий спрятал, да так больше и не нашёл.

– Мидий? Кто это?

– Вон тот, конезадый, – буркнул Конан, слезая с печи. – Прохиндей, обжора, воришка и пацифист к тому же. Он думал мои сапоги спрятать, но в темноте перепутал. С тех пор Людвиг босой, а мне обутым даже спать приходится.

– Сеньор, зато рыцарь новый куплет прибавил к песне, – подал голос Мидий.

– Ага, поэтому мы до сих пор его нытьё слушаем. Кстати, не зови меня сеньором.

– Слушаюсь, барин!

– Мидий! – прорычал киммериец, стаскивая с ноги сапог.

Кентавр с дробным топотом ускакал за угол ближайшего амбара.

– И всё-таки, что с Василисой? – спросил Горох.

– Батя, мы… – начал говорить Иван-дурак, но в этот момент Грыст стащил с печи за шиворот Людвига. Рыцарь, видимо, изображал собой мешок с репой, потому что ничуть не сопротивлялся тролльему произволу – он лишь покрепче приклеился к глиняной стене печки и, закрыв глаза, проныл:

– Толька-а мы-ы…

Бац! Большая зелёная ладонь тролля плотно запечатала рот рыцаря.

– Спасибо, Грыст! – сказал Ваня. – Так вот: мы…

– Повелитель, здесь чем-то вкусным пахнет, – выглядывая из-за амбара, прокричал кентавр.

– Мидий! – хором рявкнули киммериец и тролль.

– Я даже знаю, чем пахнет. Вот этим, – кентавр помахал кружком копчёной колбасы, которую он уже успел где-то стащить. – Эфенди, ты бы распорядился, чтоб меня покормили, а то колбаски тут на один зуб.

– Я тебя самого на колбасу пущу! Конскую!

В Мидия полетел сапог киммерийца. Кентавр подхватил обувь и вновь спрятался за амбар.