Смеётся… дурашка.

Вот шальная. Хотя… опять же, понять можно. Жизнь – одна. Вот и суетятся. Дёргаются, спешат, дают, отбирают, туда-сюда, туда-сюда… Будь у меня одна, я бы тоже, наверное, как дурачок, смеялся над бантиком без отдыха и смысла. Верно! Дети, они и есть дети. А с малышей какой спрос? Простить да забыть.

Э-э-э! Но за хвост-то зачем? За хвост! Опять за своё, – фу, ты! – моё, то есть… Ох, уж эти малыши!

Одно слово – люди.

Как вы обычно реагируете, когда ранним утром зелёный слон влетает в окно? Прячетесь под кровать или замахиваетесь на него кулаком, верно?

А надо всего лишь сказать: «Здравствуй!»

Вот если бы кирпич разбил стекло, молния ударила в подоконник, ветер неожиданно распахнул ставни… тогда да, можно испугаться. Но слон!

Его бояться не нужно. Весь фокус в том, что слоны очень крепко спят по утрам. И видят сны, в которых летают по небу. Иногда, само собой, предрассветный бриз заносит одного из них к кому-нибудь в форточку и тот, медленно-медленно раскачиваясь, парит под потолком. Это со всяким случается, подумаешь! Но если вы опасаетесь, что зелёный слон запросто подсядет к столу и выпьет чашку кофе, то зря. Без приглашения они только прилетают, а вот за стол – ни-ни.

Приглашайте. Только, пожалуйста, шёпотом. Иначе разбудите, гость шлёпнется на пол, будет расстроен, начнёт извиняться… А это не хорошо. С гостями так нельзя.

Тихо-тихо прошепчите, мол, присаживайтесь, уважаемый. Вам чай или кофе? Покрепче или с молоком? И чашку не забудьте вон ту, в горошек. Очень любят слоны пить из чашек в горошек. Понятия не имею, почему.

Хлопот он вам не доставит. Слоны во сне не разговорчивы, поэтому выпьет, к примеру, кофе со сливками, скажет: «Пфу-ф-ф» – потом улыбнётся, добавит вежливо: «Спасибо большое!» – и улетит восвояси.

А вы ещё внукам будете рассказывать, как пили кофе со слоном. Если, конечно, не станете на него кулаком замахиваться или шуметь лишний раз.

Вот так.

За всё раннее утро городок не издал почти ни одного звука. Разве что где-то собачонка тявкнула да, ворочаясь во сне, чья-то бабушка пукнула. Освещая усыпанные снегом крыши, ало, безмолвно, почти застенчиво поднималась заря. Ей, чистой и целомудренной, было стыдно. И стыд, растекаясь по небесным щекам всё более красно, всё более пышно, усиливался по мере того, как в морозных сумерках проступали жуткие последствия ушедшей ночи.

А ночка выдалась та ещё. О её разгульном темпераменте прежде всего свидетельствовала ёлка. Назвать жалкие останки полусгоревшего и обломанного со всех сторон хвойного деревца ёлкой, разумеется, можно было с большой натяжкой. Печальная участь праздничного символа оказалась не только тяжела, но и фатальна. Погиб символ. Спёкся. Оплавленные нити пластмассы с грустью свисали с его поникших ветвей и колыхались на ветру, словно рваные знамёна поверженных полков.

На обледенелых тротуарах, всё ещё густо пахнущие порохом, валялись многочисленные куски коробок из-под шутих вперемежку с гильзами. Газоны покрылись, как залапанные грязными руками стёкла, мокрыми следами неведомых существ. Да так, что невозможно было отличить людские от иных, совсем не похожих на человеческие. Странно казалось, глядя на последствия пронесшейся стихии, не обнаружить в сухой траве окровавленных мечей, рогатых шлемов и тел самих павших. Без них пейзаж выглядел не полно, как-то незавершённо, а оттого ещё более уныло.

Десяток ворон, тем не менее, в поисках наживы шастали меж кустов, с любопытством переворачивая обуглившиеся бумажки гирлянд, пустые консервные банки и прочую шелуху.