Колька засобирался и хотел уж было прощаться.

– А ты, мил друг, уроки сделал? – вдруг грозно спросил Вася и янтарным глазом окинул парнишку с головы до пят. – Небось, и не начинал ещё? Мотаешься во дворе, а делом заняться лень?!

Колька опешил, растерянно помотал головой и встал.

– Да я это… сегодня мало задали.

– Но задали же, – кот глядел строго, как математичка. – Так нечего сопли жевать. Я тебе всё рассказал?

– Вроде, да… – промямлил Колька.

– Тогда выполняй уговор, шуруй домой и быстро садись за уроки.

Парень раздумывать не стал. Денёк сегодня и так не сахар. Утром от матери влетело, в школе классная отругала, да ещё в кармане, как назло, полтинник ворованный. А этот, не гляди, что кот, всё пронюхает. Не был бы говорящий – дал бы пинка. Нельзя – нажалуется. Потом греха не оберёшься.

Колька буркнул:

– Пока, – и бочком-бочком двинулся к подъезду.

Но в спину всё-таки прилетело:

– И деньги матери верни!

«Разговорил на свою голову» – поморщился пацан и ускорил шаг.

Василий проводил его хитрым взглядом, добродушно выругался про себя: «Обормот!» – и, с наслаждением растянувшись на солнышке, прошептал:

«Ну их, эти разговоры. Достали».

Записано со слов кота: Игорь Шляпка.

Проверил, записано верно: кот Василий.

Веня разволновался и начал кусать губы. Он всегда волновался в разгаре дискуссии. И, оглядывая семерых присутствующих, нервно тёр ладони.

– Как?! Как мы выведем твои чёртовы полки на сцену? – кричал ему тощий небритый Оборов, потрясая в воздухе растопыренной пятернёй, – Там же места нет.

– Места нет в вашем захудалом воображении, Иван Петрович! – ещё больше распалялся Вениамин, доводя голос до крикливой ноты. – Дайте зрителю волю. Волю дайте его фантазии. Мы нарисуем панораму, в конце концов. Я видел такую. Я знаю. На фоне неба, затуманенного дымом пушечных выстрелов, кавалерия помчится с шашками наголо крошить неприятеля, а…

Оборов прервал его сухо и резко, будто выстрелил дуплетом:

– А нарисует кто? И чем? Уймись, Наполеон.

Мысль Вени застряла у него во рту. И правда, будто раненый, он безвольно опустил руки, почти упал на стул и съёжился, затаив обиду.

– Отставить панику! – голос Рыжего нарушил тишину.

Вытаращив вперёд огненно-рыжую бороду, режиссёр насмешливо оглядел публику и задержал взгляд на щуплом Костицыне по прозвищу Кнопка.

– Вы.

– А? – встревожился Костицын.

– Ваша очередь.

– Почему моя? Что я?

– Предлагайте.

– Что предлагать?

– Не дурите. Предлагайте, что будем ставить.

– Я не знаю. Можно «Вишнёвый сад».

Тут хрипло отозвался старик Минский:

– Как в прошлый раз? – он грохнул кулаком по столу. – Ты, сынок, в сотый раз предлагаешь Чехова, а сам его даже не читал. А? Не читал ведь?

Кнопка скривил губы и начал сопротивляться:

– Я актёр, а не читатель. Моё дело играть. В этом моё призвание. А думать и читать – не моё.

– Не моё, – передразнил Минский и едко заблеял: – Дура-а-ак! Дура-а-ак.

– Сам ты дурак, – завёлся Костицын. – Я не потерплю оскорблений!

Крепко дёрнув за рукав кого-то сидящего рядом, Кнопка сменил восклицание на опасливый шёпот:

– Да скажите ему.

Ответа не последовало.

Заполняя паузу, Оборов медленно поднялся с дивана, расправил сутулые плечи и торжественно произнёс:

– Предлагаю ставить Отелло.

Рыжий наклонил голову набок и с откровенной грустью глянул на него из-под густых бровей:

– А Дездемону кто играть будет? Веня?

Почуяв замешательство противника, Вениамин тут же выскочил почти с криком:

– А я что говорю? Что говорю! Нам нужна брутальная мужская постановка. Надо выводить на сцену полки. Без единой бабы. Мы жахнем такое Бородино, что зал взорвётся. Мы такое покажем…