Я стою в дверях, смотрю на них и почему-то впервые за долгое время чувствую укол тёплой зависти. Бабушка замечает меня и улыбается, подзывая жестом.

– Прости, солнышко, я забыла тебе сказать, – хлопочет она, – у нас с девочками книжный клуб «50 оттенков седины», – подмигивает, а я задумываюсь: интересно, название чисто ради прикола или в этом есть смысл. Но бабушка не даёт додумать мысль, продолжает: – Каждую среду собираемся, читаем, спорим, ругаемся иногда. Погреешь еду сама? Я все сготовила.

Я улыбаюсь краем губ. Сготовила. Скорее, заказала в ближайшем ресторане. Это же Ба. Да и я не против вместо макарон с тушёнкой есть какую-нибудь паэлью или карбонару.

– Не хочется есть, – говорю и пытаюсь всё же разглядеть, что же за книги они обсуждают. – Можно я тоже? – выпаливаю, не подумав, и сама удивляюсь своей смелости.

На секунду в её глазах мелькает странная тень – замешательство или смущение?

Она кладёт ладонь на мою руку.

– Солнышко, у нас жёсткий регламент, – с улыбкой, но как-то грустно говорит она. – Вход только тем, кому за семьдесят.

Я хмыкаю, делая вид, что не расстроилась. Света, видимо, услышав наш разговор, кричит из гостиной:

– Лира, ну что ты с ней как с маленькой, чего она там не видела или не слышала. Молодёжь нынче сама кого хочешь научит.

Я удивлённо округляю глаза, не сразу понимая, что именно они имеют в виду. А потом как поняла.

– Может, и видела, но я не хочу обсуждать с внучкой… кхм, жезлы и пещеры.

Я понимаю, что во мне поднимается что-то непривычное, уже давно забытое, что даже не хочется сопротивляться. Я разражаюсь смехом. Так сильно, что из глаз брызгают слёзы. Вытираю щёки тыльной стороной ладони, обнимаю бабушку и, продолжая хихикать, говорю:

– Так бы сразу и сказала, Ба, – прыскаю, смех все ещё не отпускает, – я бы, может, посоветовала что-то интересненькое.

Бабушка усмехается и смотрит на меня внимательно, как будто принимает какое-то решение.

– Если ты правда хочешь посидеть с нами, оставайся, я сделаю вид, что не заметила, как ты прошмыгнула. Но учти, если меня обвинят в безнравственном воспитании, я буду всё отрицать! Я слишком молода, чтобы омрачать свою биографию административной, или, не дай боже, уголовной судимостью. – Бабушка вроде шутит, но всё же сжимает мою руку чуть крепче, понимая, как важна мне. Она знает это без слов и помогает так же тихо.

Я киваю и прохожу в гостиную, беру пару печенек и устраиваюсь в кресле в углу, подтянув ноги под себя. Слушаю, как бабушки оживлённо обсуждают какого-то нового писателя, о котором я не слышала. Надо попросить потом их список прочитанного.

Постепенно их голоса начинают звучать фоном, а я начинаю засыпать. Впервые за долгое время понимаю: даже когда кажется, что все места в твоей жизни заняты или навсегда опустели, иногда тебе всё-таки находят маленький уголок. Без вопросов. Без условий. Просто потому что любят. И вдруг теплеет внутри. Совсем немного, но достаточно, чтобы не замёрзнуть.

Ломают не крики.

Ломает молчание, когда ты больше не нужен

– Майки, пересядь к Лее, – голос Юрьевны, нашей физички, звучит слишком весело для последнего урока в пятницу.

Я не двигаюсь. Хотя в моём случае конфликтовать с учителем, по чьему предмету я буду сдавать экзамен, вот вообще не лучшее решение.

– Мне и здесь нормально, – бурчу, отводя взгляд.

Боковым зрением ловлю, как Лея чуть поворачивается в мою сторону. Что, задел? Или ждёт, что я не пересяду?

– Майки, время идёт, у нас сложная лабораторная! – эта женщина вообще слышала что-то про СанПин и запрет на контрольные на последнем уроке?