Я упираюсь взглядом в парту и не шевелюсь. Не хочу. Не могу. Это место сейчас – моя единственная защита.

Юрьевна вздыхает и закатывает глаза.

– Так, ладно. Стас, тогда ты к Лее, Лика – к Майки.

Замечаю торжество на лице Стаса и вскидываюсь с места так резко, что стул отъезжает назад с противным скрипом. Стас замирает и ухмыляется моей реакции. Плевать. Хрен ты к ней сядешь. Я молча иду к Лее, прожигая Стаса взглядом, сажусь тяжело, швыряю рюкзак под ноги, с вызовом откидываясь на спинку стула. Плевать. На всех плевать. На улыбку Юрьевны, на ошарашенное лицо Леи, на Ликино недовольное фырканье, на себя самого.

Объяснение лабораторной проходит мимо ушей. Слышу только «Измерение силы взаимодействия катушки с током и магнита». Дальше я не могу сконцентрироваться, только чувствую её взгляд – прожигающий, требовательный. Пытаюсь игнорировать, пока не слышу короткое, глухое:

– Это ты. Майки.

Она не спрашивает – утверждает. Поворачиваюсь, смотрю в её серые глаза и вижу в них слёзы. Но она слишком упрямая, чтобы позволить им упасть.

– Ну я, – отвечаю жёстко, не понимая, чего она хочет. Удивилась, что я всё ещё учусь в этом классе? Что сел рядом? О чём она?! Неважно, упрямо выдерживаю её взгляд. Внутри всё закипает – злость на неё, на себя, на это чувство бессилия, которое я терпеть не могу.

Она вдруг протягивает руку, складывает пальцы особым жестом – указательный со средним и отдельно безымянный с мизинцем – и шепчет:

– Лемайкиозавры всегда находят друг друга и не бросают.

Я смотрю на её руку и мир вокруг будто проваливается на секунду. Я вспоминаю этот жест и эти слова. Тогда я в них верил… И она всё-таки помнит. Что-то ломается внутри, хрустит, как тонкий лёд.

– Но ты бросила, – хрипло бросаю ей в лицо, замечая в глазах надежду, которая рассыпается в ту же секунду. Сам не знаю, почему это вырвалось из меня.

Она дёргается, как от пощёчины. Открывает рот, чтобы ответить, но Юрьевна шлёпает перед нами катушку, амперметр, реостат и остальные предметы для опыта, а следом передаёт листы заданий.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не взорваться, чтобы не вскочить и не уйти. Мне приходится приложить уйму усилий, чтобы выдержать этот урок, эти короткие «цена деления, силу тока на 0,5 ампер, да, вот так, поверни ручку реостата». Поэтому когда звенит звонок, мне уже неважно, доделали мы лабораторную или нет, плевать на оценку, резко подрываюсь с места, хватаю рюкзак и вываливаюсь из кабинета, даже не попрощавшись с Юрьевной.

Нужно на воздух, на свободу. В зал. В грушу.

Разбить. Снести. Стереть это чувство.

В гардеробной вожусь с замком куртки, ругаясь шёпотом – грёбаная молния заела. Нана прибьёт, если я опять сломаю молнию. А внутри всё горит, кипит, срывается в крик. И тут – тихие шаги за спиной. Я замираю.

– Почему ты не сказал, если узнал? – её голос мягкий, уязвимый, осторожный.

Я молчу. Замок наконец поддаётся, и я натягиваю куртку, словно броню.

– Майки, – снова шёпот. – Я не узнала. Я не забыла.

Её слова звучат так, будто она оправдывается, будто хочет объяснить, почему тоже предала.

Я втягиваю воздух.

– Да, узнал, – разворачиваюсь к ней, в упор глядя в глаза, – но это не имеет значения. Мы просто пару раз посидели рядом на горшках, полистали книжку. Потом дороги разошлись – и всё. Ты жила своей жизнью, я – своей. Ну встретились. И что? – выпаливаю всё так, будто это действительно неважно. Но ей знать необязательно. Слова летят наружу, будто я давно держал их в себе.

Она смотрит на меня. Долго. Теперь полностью серые глаза, в которых сейчас не слёзы – пустота.

– Да, ты прав, – тихо бросает, отступая спиной вперед. – Просто посидели на горшках.