Не грусти Алина Кропотов

«Понедельник»      

1

Утро было тихим, но не мрачным – как похороны малознакомого человека или дальнего родственника. Соблюдение социальных ритуалов вынудило бы горстку зрителей явиться – с опозданием, со стаканчиками кофе в руках. Скорбь висела бы в воздухе, как декорация, не запачкав ни одного из присутствующих.

Впрочем, это были не простые похороны, а социальные. Пришедших вело любопытство – лёгкое, не больше. Иначе это придало бы усопшему вес, которого он не заслужил. Они обсуждали случившееся между делом, как нечто нелепое, обсасывали причины, спорили о предпосылках и делали ставки на то, что будет дальше.

Если бы умерший лежал перед ними в гробу – всё равно бы не стихли разговоры. Его бы раздели, ощупали, пытаясь понять, что их оскорбило, чем он их так задел. А после растащили бы на сувениры – как приятное напоминание о чужой неудаче. Да, хоронили ещё живого. Он не стал свидетелем своего социального падения и узнает о нём гораздо позже, а пока его утро было очень тихим.

2

– ОЧНИСЬ! – вскрикнул откуда-то недовольный голос.

Пот стекал по вискам в волосы. Дыхание затрудняла боль в пищеводе.

«Мерзость, как ярко. Чёрт, уже утро? Или день? Который час? Будильник не сработал. Надо проверить, вдруг кто-то в комнате. Если узнают, что ты натворила… притормози. Голова раскалывается. Что это? Кто-то стучит? Нет, это сердце колотится. Успокойся. Почему я в одежде? Где телефон? Ах, да…

Ах да, чуть не забыла —

Три килограмма зубного мыла,

Представляете, она зубы чистит мочалкой…

Кончились? Ах, как жалко.

Ну, тогда…1

Стой, что за бред? Что-то не так. Что было вчера? Где я вообще? В прошлый раз я проснулась… Что ты опять натворила? Не могу пошевелиться… Нет-нет-нет…» – мысли путались, тонули в густом тумане, стеснявшвим их.

Она с трудом разлепила веки – ресницы слиплись от засохших слёз. Матрац под ней частично провалился в щель, где отсутствовал один из прутьев. Всё тело затекло от долгого пребывания в неподвижности. Руки и ноги были туго стянуты ремнями, прочно прикреплёнными к металлическому каркасу кровати.

Распятая на кровати фигура открыла рот, чтобы позвать на помощь, но наружу вырвался лишь кислый дух похмелья, губы онемели. Она попробовала поёрзать телом, подёргать конечностями, приподняться – ничего не поменялось. Ремни не ослабли. Она прислушалась. Рядом тикали часы. Мучительно долго она пролежала в ожидании, пока не услышала приближающиеся шаги.

– Помогите… в уборную надо, пожалуйста, – прохрипела она, давясь словами.

– Утку принесут. Щас позову, – буркнули в ответ.

– Нет… сама хочу. Вы где? Ещё тут?

Над кроватью склонилось опухшее, ещё сонное лицо. Нервно оглядевшись по сторонам, оно принялось отстёгивать ремни, приговаривая:

– Ладно, развяжу, пока никто не видит. Только не говори, что я это… Туго же они тебя…

Девушка попробовала подняться. Всё вокруг припрыгнуло, словно в такт её рывку, от чего её чуть не стошнило. Мутная пелена перед глазами не исчезла даже после окончательного пробуждения. Колени тут же подкосились, но её успели подхватить за плечи и небрежно усадили обратно.

– Зовут-то тебя как?

– Мая, – выдохнула она. – Отведите… Что-то ноги не слушаются.

– Ещё бы, столько в отключке провалялась. Давай, опирайся.

3

Комната представляла собой идеальный куб. Два вытянутых окна оголяли большую половину плоскости одного из квадратов. Когда солнце достигало зенита, температура в комнате поднималась на пять-десять градусов. Белые стены отражали обилие света и заставляли щуриться. По обе стороны от окон в ряд уместилось по четыре кровати. Мая сидела на одной из замыкающих ряд кроватей, прямо напротив окон.

За окнами неуместно радостно щебетали синички, прыгая на ветках скудно выросших ясеней. Она сидела в неподвижности, опустив руки на колени, как прилежный ученик. За этой неподвижностью скрывалась остылая борьба с памятью, проигранная заранее. Часы пробили четырнадцать.

– Обед. Проходим на обед! – крикнули из коридора.

Тело вяло отозвалось и поплыло на звук голоса. Выйдя в коридор, Мая застыла. Пространство подрагивало, как желе. Не получалось поймать фокус. Коридор вытягивался, сжимался. Горизонт заваливался на бок. Пол норовил изогнуться под каждым шагом наблюдателя. Голова закружилась, и она прижалась к стене.

Пока она пыталась удержаться за шероховатую поверхность, коридор наполнялся людьми. В глазах двоилось – движущийся поток человеков казался бесконечным. Казалось, он подхватил её и понёс прочь, как непреклонное течение. Сопротивляться не было сил.

Воздух заполнили запахи какао и варёных яиц. За столами, почти целиком занимавшими помещение, расселись люди. Мая осталась стоять посреди зала в растерянности. Алюминиевые приборы противно лязгали об толстое стекло тарелок.

– Есть будешь? – послышался знакомый голос.

– Нет…

– Пошли, отведу обратно. Я поела уже. Саша я, кстати. – Она глянула на Маю. – Ты всех ночью перебудила. Орала, как скотина на убое.

– Простите…

– Чего орала-то? Впервые тут?

Мая не ответила.

– Много вас таких привозят… Ты веди себя потише, поблажек здесь не бывает, сразу на вязки вернут. – Убедившись, что её слушают, она продолжила. – Сильно же тебя галоперидол вырубил. Обычно его пилюлями дают, но тебе вкололи, видать, спешили утихомирить. Я бы тоже укололась, чтобы отключить голову.

– Какой тут адрес? Машину вызвать хочу, – пробормотала Мая.

– Сложно всё, блин. Слушай, без обид, но я не хочу рисковать – вдруг ты опять в истерику? – Александра почесала затылок. – Могла бы кое-что рассказать… но лучше потом. Адрес? Да я и не вспомню его.

4

Мая обнаружила себя на узкой больничной кровати, застеленной жёстким, застиранным бельём в катышках. Остальные койки в палате были неряшливо заправлены, но заняты спящими или отдыхающими. Вокруг раздавались звуки оживлённой суеты – торопливая ходьба, шарканье тапочек по линолеуму и приглушённые разговоры, едва различимые.

«Непостижимо абсурдная история. До ужаса раздражающая. Так. Почему. Я. Здесь? Гипотеза. Ещё одна гипотеза. И ещё. Может, я просто возьму и уйду? Есть ли здесь хоть какие-то правила? На ноль делить нельзя – но кто мне помешает? Соберись. Надо подумать. Нельзя думать. Мне нельзя…», – в голове Маи метался хаотичный поток мыслей, рваный и беспокойный, пока её не вырвал из оцепенения удивлённый возглас

– О, Акальская очнулась! Кто тебя отвязал?

– Не знаю…

– Чего к нам не пошла? – возмутилась тучная медсестра, нависая над ней, как облако, но, прежде чем Мая успела ответить, та отвернулась и громко начала вещать:

– Ещё раз повторяю для непонятливых. Не нужно никого развязывать, тем более без согласования. Обращайтесь на сестринский пост. Это последнее китайское предупреждение, не доводите меня, в следующий раз я приму меры и… – продолжило что-то изрыгаться из её рта, затем она бросила через плечо: – Акальская, за мной, тебя ожидает врач.

Пройдя через длинный коридор, ведущий к столовой, сестра остановилась перед столами. Только сейчас Мая заметила в её руках увесистую связку ключей. Дверь была заперта на два замка. За ней находился вход в другой коридор. Он отличался от других. В нём преобладали тёплые оттенки: оливковые обои, открытые шкафы из тёмного дерева, набитые книгами, коричневые диваны и терракотовый паркет.

– Заходи, – сказала сестра, ткнув пальцем в приоткрытую дверь, – я тут подожду.

5

За массивным столом, заваленным стопками бумаг и папок, сидела женщина, склонив голову в задумчивости. В глаза сразу бросались её рыжие волосы. Точь-в-точь морковка.

– Присаживайся, – пригласила она, не глядя на гостью. – Подожди минутку. Я закончу, и побеседуем.

Кабинет освещали настольная лампа и слабые лучи солнца, проглядывающие из-под штор. Сбоку от стола, вплотную, расположилось низенькое кресло. Девушка села в него и принялась постукивать пальцами по подлокотнику.

– Не переживай, хорошо? – отвлекшись от своих записей, обратилась к ней женщина. Под этим углом ее лицо скрывала тень, отбрасываемая светом лампы, но Мая телом почувствовала ее внимательный взгляд.

Она не ответила, отвернувшись от точки, где, по её предположению, находились глаза. Зрительный контакт казался ей слишком интимным. Поэтому она избегала смотреть незнакомцам в лицо – чтобы не провоцировать неловкость, растущую прямо пропорционально продолжительности взгляда.

– Итак, меня зовут Инна Васильевна, я буду твоим лечащим врачом, – представилась она, после чего в комнате вновь повисла пауза. – Скажи, пожалуйста, ты понимаешь, где находишься?

Мая настойчиво сопротивлялась явным признакам, свидетельствующим о характере заведения, но большее не могла опровергать своё присутствие в нем.

– В психиатрической больнице, – дрожащим голосом ответила фигура.

– Верно…

Девушка почувствовала давление в области брюшной полости. Будто все внутренние органы тесно прижались друг к другу, пытаясь вытолкнуть воздух, бывший меж ними вверх. Оказывается, воспоминания о вчерашнем (вчерашнем-ли?) вечере деликатно кружились где-то сверху, пока в эту секунду больно не рухнули на неё стодевяностокилограммовым пианино.

– Давай уточним твои данные. Назови полное имя и дату рождения.

– Акальская Мая Анатольевна. 17 августа 2004 года.

– Полных лет?

– 21.

– Аллергические реакции на лекарства? – размеренно вела интервью Инна Васильевна.