Но даже когда разговор переключился на музыку, я ловила себя на мысли, что Маша продолжает поглядывать на меня странным, изучающим взглядом. Как будто ждала, что я вдруг превращусь в кого-то другого прямо у неё на глазах. Мы разошлись у вагона – Маша с гитарой за спиной махнула мне рукой и растворилась в толпе. Дождь. Конечно же дождь. Он стекал по ржавым фермам вокзала, превращая асфальт в чёрное зеркало. Где-то там, за стенами из стекла и бетона, был город из моих снов – с мокрыми мостами, скрипучими подъездами и тем самым книжным, где когда-то читали Бродского. Я закурила сигарету. Меня это успокаивает. Когда ты не торопясь достаешь пачку и извлекаешь из неё одну сигарету. Смотришь на неё, разминаешь пальцами, чтобы набитый табак курился легче, подносишь её к носу, вдыхая терпкий аромат, обхватываешь фильтр губами, и, наконец, закуриваешь. Прикрыв глаза, ты вдыхаешь ядовитый дым, проникающий в твоё тело с каждой новой затяжкой, и вот, когда почти ничего не осталось, дым становится обжигающим и приходит понимание того, что пора бы уже заканчивать. Ты делаешь последнюю затяжку, смотришь на красный огонек и гасишь. Неважно как: в пепельнице, о край урны или подошву кроссовок – ты просто заканчиваешь с этим без всякого удовольствия. Всё же самый кайф в процессе, а не завершении. А потом приходит оно – удовлетворение. Ты чувствуешь, как никотин расползается по крови, кружит голову, расслабляет тело. И все о чем ты будешь думать, спустя пару часов, так это о новой сигарете, лежащей в твоей пачке.

Докурив, я выбросила бычок, взяла телефон в руки, чтобы вызвать такси, как вдруг меня толкнул парень. Удар в плечо оказался настолько резким, что я едва удержалась на ногах. Мелькнула чёрная полоска худи, чьё-то бормотание: "Простите, спешу". А потом – глухой удар об плитку. Мой телефон лежал экраном вниз в луже. Когда я подняла его, паутинка трещин расходилась от угла, захватывая половину дисплея. Кнопка включения не реагировала.

"Эй!" – крикнула я вдогонку, но толпа уже поглотила незнакомца.

Вокзальный гул внезапно стал оглушительным. Где-то плакал ребёнок, объявляли поезда, смеялась компания студентов. А я стояла с мёртвым телефоном в руке, чувствуя, как паника поднимается по спине ледяными мурашками. Весь мир в этом устройстве. Адрес хостела. Билеты. Номера. Катя. Бабушка-таксистка наблюдала за мной.

– Может такси? – сказала она.

Я кивнула, внезапно осознав, что помню только одно: название группы, которое сегодня вечером будет гореть на неоновой вывеске клуба.

Бабушкина «Лада» скрипела всеми пружинами, петляя между питерских трамвайных путей. Она беззвучно ругалась, когда какой-то BMW подрезал нас, но я почти не слышала – в ушах всё ещё звенело от удара о плитку.

– Все куда-то торопятся, – вдруг сказала она, сворачивая на Садовую. – А ты чего такая бледная? Не питерская ведь?

Я пожала плечами, глядя, как за окном мелькают жёлтые стены с облупившейся лепниной. Хостел оказался в старом доходном доме – узкая лестница, скрипучий лифт-«гармошка» и запах кофе из соседнего кафе. Администратор, парень с проколотой бровью, выдал ключ от отдельной комнаты под самой крышей.

– Тут тихо, – сказал он. – Только голуби по карнизу топают.

Комната оказалась крохотной, но с окном во двор-колодец – именно таким, как я представляла. Я бросила чемодан, прилипла лбом к холодному стеклу. Где-то внизу девушка кормила с рук рыжего кота, а на противоположной стене горели окна с чьими-то вечерними жизнями. Я подошла к администратору, попросив у него позвонить.

– Держите, – вежливо ответил парень.