Я сжала в руке старый кнопочный телефон, пальцы дрожали так, что я дважды промахнулась мимо цифр.

– Алё? – голос Кати прозвучал резко, будто она сидела на телефоне все эти часы.

– Я в Питере, – выдохнула я, глядя на трещины в кафельной плитке под ногами.

– Слава богу! – Катя шумно выдохнула. – Почему не звонила? Я уже собиралась…

– Телефон разбился. Меня толкнули на перроне.

Тишина в трубке стала густой, как сироп.

– Слушай… – Катя вдруг заговорила тихо, будто пригнулась. – Ты точно одна?

Я оглянулась. Администратор делал вид, что проверяет журнал, но ухо явно было повёрнуто в мою сторону.

– Да. В хостеле.

– Хорошо. – Катя сглотнула. – Запомни: не ходи одна по вечерам.

Трубка вдруг запищала. На дисплее моргнуло «батарея разряжена».

– Кать?

Но связь прервалась. Администратор поднял на меня глаза:

– Всё в порядке?

Я медленно положила телефон на стойку.

– Да, – соврала я. – Всё прекрасно.

В комнате пахло пылью и старым деревом, тем самым запахом, который въедается в стены после сотен чужих жизней. Полы скрипели при каждом шаге – не громко, а так, будто дом осторожно предупреждал: «Я всё слышу». Кровать занимала полкомнаты – широкая, с продавленным матрасом, на котором угадывались следы всех, кто здесь спал до меня. Бельё было чистым, но жёстким, словно его стирали слишком много раз. Пододеяльник слегка пах дешёвым порошком, а на подушке осталась вмятина от чьей-то головы.

У окна – стол с облупившейся краской и кривыми ножками. На нём лежала потрёпанная книга с загнутыми уголками, оставленная прошлым постояльцем. Стены были тонкими. За одной – кто-то кашлял, за другой – девушка тихо смеялась в телефон. Иногда сквозь щели в полу тянуло холодком, и тогда казалось, что этот хостел – живой. Что он дышит. Я села на край кровати, и пружины жалобно застонали. На тумбочке стоял стакан с потрескавшимся ободком – кто-то не допил воду. Капля скатилась по стеклу, оставив за собой мутный след. За дверью заскрипели половицы. На секунду я замерла – может, это администратор. Но шаги прошли мимо. Хостел снова затих, оставив меня наедине с гулом холодильника за стеной и мерцающей лампочкой под потолком. Казалось, эта комната уже видела тысячи таких, как я – тех, кто прячется, убегает или просто ждёт.

Вода хлестала то слишком горячая, то ледяная, будто старая система давно сдалась и просто выдавала то, что могла. Я стояла под струями, закрыв глаза, и мыльная пена стекала по плечам, смывая дорожную пыль и остатки чужого взгляда.

Волосы, теперь короткие, легче обычного поддавались пальцам – уже не путались в комки, не цеплялись за пуговицы. Я провела по ним ладонью, вспоминая, как они падали на пол парикмахерской тяжелыми прядями.

"Больше не надо прятаться за ними", – подумала я, но тут же поймала себя на том, что машинально ищу локон, чтобы накрутить на палец. Привычка. Полотенце пахло хлоркой, но было мягким – редкая удача в таких местах. Я завернулась в него и, босыми ногами чувствуя каждый узелок деревянного пола, подошла к зеркалу. Туманное стекло отражало лицо, которое я еще не до конца узнавала: резче скулы, четче линия подбородка. Глаза казались больше без привычной завесы волос.

Глава третья

До концерта оставалось пара часов. Я нанесла легкий макияж – черную подводку, чтобы подчеркнуть глаза, и прозрачный блеск для губ. В зеркале отразилась чужая версия меня: та, что не боится Питера, не вздрагивает от теней. Косуха пахла кожей и дерзостью, а черная майка облегала тело, как вторая кожа. Последний взгляд на татуировки – сегодня они выглядели особенно яркими.

Такси ждало у подъезда. Старый "Форд" с потертыми сиденьями и водителем, который беззвучно курил в открытое окно. Я втиснулась на заднее сиденье, и мы рванули в ночь. Питер плыл за стеклом – мокрый, переливающийся, как нефть в лужах. Неоновые вывески кафе отражались в асфальте, превращая улицы в аквариум с призрачными светлячками. Где-то за поворотом мелькнул канал, и на секунду я поймала взгляд своего отражения в черной воде – бледное лицо, белые волосы. Как призрак, который сам себя не узнает.