– Думаешь?

– Ты не чувствуешь в том числе физическую боль, так?

– Да, почти не чувствую.

– Значит, ты можешь смертельно заболеть и узнать об этом слишком поздно. Это же серьезнее, чем отсутствие человека, который делит с тобой одну кровать?

– Что может быть хуже одиночества?

– Да много что. Именно одиночество дает человеку свободу жить так, как он хочет. Только вот мало кто этим пользуется. И вообще, с чего ты взял, что ты не можешь быть кому-то нужен? Сам говоришь, идеальных нет.

– Ты бы сама смогла бы жить с таким, как я?

– Если я скажу правду, ты подумаешь, что я хожу вокруг да около только для того, чтобы не обидеть тебя и не сказать «нет».

– Все равно скажи.

– У меня другие приоритеты. Мне и одной хорошо. Чтобы не быть одинокими, люди платят слишком высокую цену. Они теряют себя, забывают о том, что они о чем-то мечтали, к чему-то стремились. Я боюсь потерять себя. Чувства ослепляют людей, делают жизнь нестабильной, непредсказуемой, отвлекают от куда более важных вещей.

– По-моему, чувства, наоборот, делают нас свободными.

– Это как?

– Ты можешь закрыть глаза и уши, внушить себе, что ты выше этого, но полноту жизни ты ощутишь только в том случае, если покоришься. Ничего не чувствовать невозможно. По крайней мере, этого не добиться насилием над собой.

– А как добиться?

– Не знаю.

– Вообще-то на свете немало бесчувственных людей.

– Я предпочитаю верить, что они не показывают свою настоящую сущность и на самом деле глубоко несчастны.

– Я не согласна.

– Я впервые вижу человека, который думает, как ты.

– И много ли людей ты знаешь?

– Ну…

– Я имею в виду, по-настоящему, с кем ты говорил по душам.

– Как с тобой?

– Примерно.

– Мало.

– Значит, ты сидел дома, не ходил в школу, закончил университет экстерном только потому, что твоя мать боялась отпускать тебя в мир из-за твоей болезни?

– Да, – ответил Марк, думая о чем-то другом.

– А как же социализация? Она должна была понимать, чем это все обернется. Из-за нее ты мучаешься, думаешь, что с тобой что-то не так, хотя на самом деле ты несильно-то и отличаешься от остальных. Я имею в виду, в худшую сторону.

– Несильно? Ты так думаешь?

– Ну да.

– Мне ее не хватает.

– Понимаю.

– Я был привязан к ней сильнее, чем обычно привязываются к матерям.

– Неудивительно, если она не впускала в твою жизнь других людей.

– Это ужасно звучит, но я ушел из дома, чтобы меньше вспоминать ее, чтобы научиться жить в одиночку. Но все равно не смог уйти с пустыми руками. – Марк протянул руку к листьям крестовника.

– Я-то думала, зачем тебе столько растений. И так дышать нечем. Хотя нет, они же как раз производят кислород. Я имела в виду, что здесь и без них тесно.

– Да. Но они же живые. Как я могу их бросить?

– А у меня от своей ничего не осталось. Она умерла, когда я была маленькой. А у папы всегда была какая-то своя жизнь. Я часто чувствовала, что мешаю ему.

– Поэтому ты думаешь, что свою значимость нужно доказывать?

– Да.

Марк посмотрел на ее руку.

– Так как лучше тебя поддержать?

– Поверь в меня, если сможешь.

***

Анна открыла глаза, села, потерла веки, посмотрела по сторонам. Время было три часа ночи. Марк уступил ей диван, а сам спал за столом. Она не помнила, как отключилась.

Теперь ничего не оставалось, как дотерпеть до утра. Анна долго лежала с закрытыми глазами, на грани сна и реальности, и думала обо всем и ни о чем. Прошло еще какое-то время, прежде чем смутные мысли в ее голове обрели законченную форму. Она встрепенулась – усталость как рукой сняло.

«Марк что-то скрывает, – рассуждала она. – Я чувствую, что он что-то недоговаривает. Возможно, это что-то находится в этом компьютере. Если я разблокирую его же рукой, он этого не почувствует».