– Он тоже начинал с нуля.

– Значит, вас ничего не смущает?

– Абсолютно, – ответила Анна уверенно, но секунду спустя обнаружила одну вещь, которая все-таки смущала: руки ученого были исцарапаны, местами шла кровь.

– Это так, ничего. – Он убрал руки под стол. – Не обращайте внимания. Я просто перенервничал. А вы так не делаете, когда нервничаете?

– Их не нужно обработать?

– Нет. То есть я уже обработал. Неважно! Садитесь. Вы хотите поговорить про диссертацию, да? Понимаете, все не так просто. И дело не только в финансировании. – Марк начал говорить быстрее. – Как видите, мне многого не нужно. Я работаю один, и для этого мне нужен только компьютер. Дело в другом. В том, что… – Он переплел пальцы.

– Значит, вы не верите в успех имитатора. Ну, что ж, у вас есть голова, но нет мотивации. У меня наоборот. Думаю, мы сработаемся. Эта взаимовыгодная сделка. Вы никогда не занимались научным руководством?

– Нет. Я понятия не имею, с чего начинать.

– Для начала мне нужно извиниться. В прошлый раз было поздно. Я не подумала, что вам нужно домой.

– Я живу в лаборатории.

«До чего странный, – подумала Анна. – А выглядит так, что увидишь в толпе и не запомнишь».

Марк был светлый, с серо-зелеными глазами, среднего роста, худощав – видимо, недоедал, – и просто одет – в джинсы и рубашку. Серый человек, каких тысячи. Потерянный и печальный, каких нередко встретишь утром в метро. С другой стороны, своей невзрачностью он отличался от многих ровесников, которые ценили индивидуальность и порой души не чаяли в экспериментах над внешностью.

– Здесь, то есть в институте? – спросила Анна.

– Да. Так вышло…

– Но это должно быть неудобно, нет?

– Все не так уж плохо. Я сплю на диване. А по ночам можно поймать время, когда в спортзале никого нет, и воспользоваться душевыми.

– Вот как… Но раз уж вы не любите людей, можно же запросить удаленный доступ к серверу и работать из дома. Многие так делают.

– Я люблю людей.

– Ладно.

– Дело в том, что мама умерла год назад, и я переехал, чтобы сосредоточиться на защите кандидатской. Так получилось, что я остался.

– Грустно, что в двадцать первом веке люди все еще не доживают до старости. – Анна была сбита с толку откровенностью человека, который совсем недавно выставил ее за дверь.

– Ей было восемьдесят три.

– Да? А я правильно понимаю, что мы ровесники?

– Наверное. Мне девятнадцать.

«Всего на год старше меня, а уже с ученой степенью и лабораторией», – c завистью подумала Анна.

– Поздних детей любят сильнее, – сказала.

– Разве?

– Моему отцу тридцать пять.

– В смысле было, когда вы родились?

– Нет. Ему сейчас тридцать пять. Так что насчет совместной работы?

– На каком вы, говорите, курсе?

– На первом.

– Рановато.

– Кто бы говорил. И, как по мне, в самый раз.

– Почему вы выбрали именно эту лабораторию?

– Это собеседование? – В глазах Анны загорелись победные огоньки.

– Может быть.

– Вижу потенциал.

– Это большая ответственность, понимаете? Есть много граней, через которые нельзя переступать, хотя иногда кажется, что было бы неплохо. Наука – это не творчество. Она не имеет мало общего со свободой.

– Вы разве согласны с тем, что прогресс нельзя остановить?

– К сожалению. Людям стоило бы остановиться.

– Над чем вы еще работаете?

– В смысле?

– Имитатор – это вершина айсберга? Я права?

– С чего вы так решили? – Марк снова сплел пальцы.

– Какие грани вы имели в виду? Этику? Имитатор, наоборот, сделает фармакологию более этичной.

– Из-за ошибок в программе тоже кто-то пострадает. По-вашему, можно губить одних ради других или ради всеобщего блага, какого-то более светлого будущего? И потом, вдруг кто-то использует имитатор для других целей? Вы об этом не думали?