– Все говорят, что это плохо, потому что боятся осуждения. Человечество всегда боялось нового и казнило тех, кто не боится и рискует.

Виктор удивленно посмотрел на дочь и спросил:

– А что, по-твоему, это не плохо?

– Помнишь, ты сам рассказывал про китайского ученого, который вылечил близнецов от ВИЧ? Кажется, в каком-то восемнадцатом году.

– Да. Это был первый случай, когда генетические изменения вносились в человеческие клетки зародышевого пути.

– Дети родились здоровыми, но карьера ученого все равно пошла вниз из-за общественного резонанса. Никто больше не рискнул повторить. А все могло быть иначе, если бы люди не демонизировали ученых и лояльнее относились к новому.

– Я согласен, но людей можно понять. Одно дело применять методы генной инженерии на соматических клетках готовых людей, другое – вносить правки на этапе раннего развития эмбриона. Как я говорил, во втором случае любая ошибка экспериментатора скажется на следующих поколениях, так как изменения коснутся половых клеток и будут наследоваться.

– Пап, хватит говорить общими фразами, лекция закончилась. Скажи лучше, тебя не воодушевляет идея, что человека можно улучить? Людям нового поколения в чем-то повезет: они не будут такими ограниченными и посредственными, как мы. А как сильно такой человек будет отличаться от нас? Я смогу понять, модифицирован человек или нет, по его ДНК?

– Не знаю. Для этого нужно быть специалистом. Различия могут объясняться естественными мутациями.

– А если их будет много? Скажем, если он будут отличаться от меня на полпроцента?

– Потребуется сложный анализ. Ты не справишься сама.

– Ты опять во мне сомневаешься.

– Скажи лучше, дочка, когда ты вернешься домой?

– Зачем? – Анна вжалась в кресло и скрестила на груди руки.

– Не поверишь, но такие черствые люди, как я, тоже умеют скучать.

– Я не хочу тебе мешать. Женись во второй раз, заводи других детей, ты же еще молод.

– Ну начинается. С чего ты взяла, что мешаешь? Я тебе хоть раз так говорил?

– Говорил.

– Когда?

– Когда я собрала вещи и заявила, что поступила в универ и переезжаю в общагу.

– А как я должен был отреагировать, по-твоему? И я всего лишь сказал, что ты такая вся неблагодарная. Это не значит, что я хочу от тебя избавиться. Я только хочу, чтобы ты ценила то, что я для тебя делаю.

– Я разозлилась и сказала, что ты ничего для меня не сделал. Затем ты подлил масла в огонь и сказал, что ты сделал больше, чем моя мать.

– Анна, я погорячился. Неужели не очевидно, что в этой ситуации я не мог не сорваться? Ты понимаешь, каково приходить домой после тяжелого рабочего дня и выслушивать твои претензии? Думаешь, мне было приятно? Я девятнадцать лет пахал без выходных, чтобы у тебя все было. А ты мало того, что уехала, так еще и оказалась слишком гордой, чтобы хотя бы раз за все это время самой позвонить и спросить, как я!

– Какая разница, как много ты работаешь, если ты бьешь иногда по самому больному?

– Я уже не знаю, как с тобой разговаривать. Когда ты уже повзрослеешь?

– Я давно повзрослела.

– Нет, Анна. Человек взрослеет в тот момент, когда берет ответственность за свою жизнь и перестает видеть в других людях причины своих проблем. В тот момент, когда он готов простить родителей за то, что они не идеальны.

– Я всегда чувствовала себя ошибкой…

– Анна.

– Ладно, я промолчу.

– Молчание не выход. Я хочу, чтобы ты поняла, что ты не права.

– Хорошо.

– Дома без тебя пусто. Пообещай, что подумаешь.

– Ладно.

– А сейчас хочешь, куда-нибудь поедем? Ты не голодная?

Анна отрицательно помотала головой.

– Ну что с тобой еще? – Отец заботливо хлопнул по ее плечу.