Наверное, это любовь! Татьяна Брыксина, Василий Макеев
© Т. И. Брыксина, 2011
© В. С. Макеев, 2011
© Волгоградская областная организация общественной организации «Союз писателей России», 2011
© ГУ «Издатель», 2011
«Две жизни, две дороги, две печали…»
Две жизни, две дороги, две печали…
Так пусть один другого не винит!
Нас колыбели разные качали,
Но песня колыбельная роднит.
По русской по расхристанной равнине
Мы шли и шли, не думая о том,
Чей путь в людском останется помине,
Чей – проскользит вдоль берега листом.
В трудах ли, в маете пустопорожней,
В словах ли, в отрешении от слов
Не всяк поймёт, что зонтик придорожный —
То бузина, а то болиголов.
На русской на расхристанной равнине
Всё мнится мне, что, юн и синеглаз,
Ты кличешь мать… И плачу я о сыне,
И плачет небо дождиком о нас.
Ненастный мой, пока в траве по пояс
Ты над рекой полуденной стоишь,
Я не хочу, чтоб, горько беспокоясь,
Разлуку нам нашёптывал камыш.
Не верь ему! Пусть даль плывёт за далью —
Нам призрачные дали не страшны.
Одной дорогой, жизнью и печалью
Мы и от смерти будем спасены.
Записка
Все одно, что поздно или рано
Выплывешь жар-птицей из тумана
Ты в моей покладистой судьбе.
Я навек желаю без обмана,
Утренняя женщина,
Татьяна,
Соловьиной грycтнocти тебе!
Сон о дожде
Листвы багряной плеск и полыханье,
Зонт сломан, льётся дождик на скамью…
Ты снишься мне так близко, что дыханье
Щекочет щёку мокрую мою.
Ты никогда не подходил так близко,
Мой смех тебе – не музыка, не плен…
И было-то – всего одна записка,
Одно касанье лёгкое колен!
Что это сон – мне и во сне понятно
По чёрному квадрату потолка,
Но этот запах горький… эти пятна
Багряные… и мокрая щека!..
«Что судьба на роду невзначай обозначит…»
Что судьба на роду невзначай обозначит,
Снеговая не смоет вода.
Ни одна из горячих завидных казачек
Не любила меня никогда.
Да и сам я не жаждал скоромных объятий,
Со стихами был больше знаком.
И за то меня мать называла телятей,
А друзья за глаза – вахлаком.
И однажды с угадкой, заведомо меткой,
То ль от скуки, то ль вовсе со зла
Горожанка одна дорогой сигареткой
На груди мне рубаху прожгла.
Ах, как мне полюбилась любовная плаха,
Слаще казни вовек не найду!
С той поры не одна прогорела рубаха,
И душа угорела в чаду.
Я в гульбе распляшусь, я стихами расплачусь,
Но судьбу не попрёшь накосяк!
И зачем мне любовь простодушных казачек,
Если сам никудышный казак?
«В твоих глазах испуганная нежность…»
В твоих глазах испуганная нежность,
В словах любовь и ласковый обман,
Что я приду к тебе как неизбежность —
Жар-птицей, прожигающей туман,
Что это будет поздно или рано…
– Придешь?
И я притворствую: – Приду.
И два высоких радужных стакана
Целуются у Волги на виду.
Как просто лгать под пенье «меломана»!
И мы слагаем сказку о судьбе
На сквозняке речного ресторана
От запоздалой жалости к себе.
Но, дай нам волю, белыми венками
Волну укрась и плакать запрети —
Заплачем вновь, что вёсла под руками,
Да нет у нас единого пути.
И мы творим туманы-небылицы
Под красным солнцем праведного дня,
Но женщина в наряде под жар-птицу
Тебя, хоть плачь, отнимет у меня.
«В мутный час, когда в окне светает…»
В мутный час, когда в окне светает,
От нехватки тайного тепла
Скорбно сердце голову пытает:
«Где и с кем, пропащая, была?»
Голова покорно и устало,
Хороша и этим, что цела,
Отвечает: «Где и с кем попало,
Потому-то сделалась гола». —
«Что стенать с дурною головою,
Закружилась, что ли, мне назло?» —
«А меня ты помнишь, ретивое,
На всю жизнь однажды подвело?»
Так бранятся в сумерках несмело,
Всякий раз по-своему правы.
А душе как будто нету дела
Ни до сердца, ни до головы.
Я живу темно и торовато,
Голове и сердцу не в укор,
Но душа им вынесет когда-то
Свой неумолимый приговор.
«А кони летели, и чьё-то дитя…»
А кони летели, и чьё-то дитя
По розовым лужам прошлёпало босо…
Я в сердце твоё попросилась шутя,
Ты в сердце моём объявился без спроса.
О прежде любимых, о нём и о ней,
Отпели весенние грозы над кручей,
И лето, как тройка зелёных коней,
Нас вынесло в поле, в дурман неминучий.
Но август споткнулся у ржавой межи,
Всё чаще заря просыпалась не в духе:
Осенние мухи, осенние лжи,
Осенние осы, осенние слухи…
Я дверь запирала – ты слушал окно,
Я плакалась ветру, ты горился стуже…
Уже и багряная тройка давно
Зальдела в ночной припорошенной луже.
Я прятала в сердце заплаканный страх,
Ты правды не ведал в моих поцелуях…
Прощальные ночи ушли на ветрах,
Как чёрные кони в серебряных сбруях.
Весенняя, синяя, в дымке седой —
Игривая тройка промчалась далёко…
Как тошно! Как солнечно! Как одиноко!
Любимый, как справиться с этой бедой?
Но снится: на тройке зеленых коней
Летим под зонтом карусельного круга,
Летим и смеёмся, глядим друг на друга,
Летим и смеёмся…
Тем сердцу больней!
«Майский холод…»
Майский холод…
Нищий сад…
А цветенью вышли сроки.
Что там каркают сороки?
Кто там, в небе, виноват?
Ах, как пусто на дворе.
Пахнет прелыми дровами.
Утром крыши в серебре,
В позолоте вечерами.
Не печалься!
Погоди!
Будет ярко, будет росно…
Год-то выпал високосный,
С майским холодом в груди.
«Ты не со мной, не ты со мной…»
Ты не со мной, не ты со мной,
И это странно и нелепо —
Вернуться за полночь домой
И не понять, как сердце слепо.
А тот, кто у подъезда ждал
Меня с букетом бульденежа,
Уже в прихожей куртку снял —
Самонадеянный невежа.
Зачем он здесь? И как одной
Дышать, когда и сон хрустален?
Я не с тобой, ты не со мной,
И только третий не печален.
И нам разгадывать нельзя,
Какие тайны двери прячут,
Чьи сквозняки протяжней плачут,
По шторам шёлковым скользя…
Самозабвение с мольбой,
И страх, и страсть, и стыд кромешный.
И ты со мной, и я с тобой,
Как двое лишних – безутешны.
Черёмуха
Едва воспрянешь из кудели сна, —
Вдруг сердце сводит бережною болью
Черёмуха… конечно, у окна
Печально веет вянущей любовью.
Едва звезда прорежется во мгле
И тронет сердце тонкими перстами, —
Черёмуха… конечно, на столе
Опять любовью давнею мерцает.
Едва теплом насытится пчела,
Взметнёт бурьян корявые будылья, —
Черёмуха… конечно, отцвела,
И дни текут тягучие, бобыльи.
И нет причин для квелого стиха,
Не ждёт душа привета ниоткуда —
Черёмуха… конечно, чепуха,
Как и печаль любовная – причуда.
«Кто знает, может, и не ты…»
Кто знает, может, и не ты
Причина слёз моих,
Быть может,
Кого-то давнего черты
В тебе
Тоску мою тревожат.
Он заплутался не в толпе,
В судьбе, наверно, заплутался,
А я пригорилась к тебе
Душой, в которой он остался.
Быть может, осени гипноз
Тебя внушает мне лукаво
Наркозным шелестом берёз
Над ворожейным листоплавом?
Как сонно тянется река,
Едва касаясь лоз таловых —
Так сопрягается тоска
С прохладой сумерек лиловых.
По изнурённому песку
Листвой усыпанного пляжа
Тебя ль я за руку влеку,
Того ль, кого не помню даже?
Кто знает, может, и не ты
Зовёшь меня в людском разброде,
А дух любовной немоты
Тебя ошибочно находит?
«Моя беда всегда в апреле…»
Моя беда всегда в апреле,
Во тьме, где сон весны кружит,
Где, как юница на панели,
Всю ночь акация дрожит,
Где серый дом до самой крыши
Безлистым выстрочен плющом,
Где пахнут старые афиши
Твоим поношенным плащом…
Стучать ли в дом?
Кричать ли в небо?
Удавку ль свить?
Себя ль забыть?
Ты был,
Ты был,
Ты был – как не был!
А мне как быть?
«Волна накатилась на берег…»
Волна накатилась на берег,
Едва уловимый шлепок.
И снова колышется ерик.
Наверное – это любовь?
В терновнике дикие розы
Не прячут драчливых шипов.
Вцепились друг в друга стрекозы.
Наверное – это любовь?
Пугливое облачко дремлет.
И дождик от солнца слепой
Разбился о пыльную землю.
Наверное – это любовь?
Всё сушит вторую неделю.
В лесу – ни полушки грибов.
Осина повыпита хмелем.
Наверное – это любовь?
И я в пустяковой обиде,
В горячке надуманных слов
Зарекся тебя ненавидеть.
Наверное – это любовь?
Не выдумать сладостней казни.
Да будут во веки веков
Разлуки, страданья, боязни.
Наверное – это любовь!
Заклинание
Я волен без тебя,
я над собой не волен,
Я жду, как в старину
ждал милости бедняк,
Когда твои глаза
засеют светом поле
Моей души,
еще живущее впотьмах.
Сливовый сад
Одиночество летнего сада,
Золотая тоскливая глушь,
Вдоль тропы травяная прохлада
Зеленеет, как вытертый плюш.
Недозрелые сливы пропахли
Пыльным солнцем июльского дня…
Эти нежные кислые капли
Обещаньем изводят меня.
Скоро вёдрами их и тазами
Понесут на крыльцо, а пока
Сад как будто подёрнут слезами
Под пыльцой золотого песка.
Я нарочно придумала слёзы,
Потому что на сердце печаль…
Ты в краю, где сенные обозы
Тянут время сквозь морок и взгаль…
Я не знаю, кому это надо,
Чтоб мы были с тобой далеки,
Чтобы слёзы сливового сада
Так мучительно были горьки?
«Что спрашивать ветер…»
Что спрашивать ветер,
О чём он без устали плачет,
Что стоны лягушек
Заучивать в тинном пруду?
Зачем это месяц
Котенком свернулся в калачик
И ночь напролёт
Караулит ночную звезду?
И что это утро
Трезвонит колодезной цепью,
И с вербовых веток
Небесная каплет вода?
И дым от земли
Вяжет теплую пряжу над степью?
О, если б я ведал,
Я был бы несчастлив тогда!
Как странно, что в мире
И ласка живёт и опаска,
Дурманы травы
И грозы величавый венец.
Быть может,
Весь мир наш
Огромная синяя сказка?
А сказке,
Я верю,
Положен счастливый конец.
Гори, гори…
Пока не пересохло горло,
Пока в беспамятном бреду
Гроза весенняя не стёрла
Твою вечернюю звезду,
Пой, горемыка самовластный,
Клонясь головушкой ко мне,
О той, что кажется прекрасной
В непостижимой вышине.
И пусть она с небесной силой
К тебе струит свои лучи,
Я занавеской белокрылой
Не заслоню её в ночи.
Второй ли, третий ли, рассветный —
Мне всё равно, который час, —
