– Я вас не понимаю, – озадаченно призналась Новосильцева.

– Такой террор, как правило, кратковременен. Но дает возможность избежать множества ненужных жертв, когда противостояние продолжается. Впрочем, зачем слова? Сейчас я вам покажу один документ. Точнее, выписку из него.

Он, не вставая с кресла, обернулся к столику у окна, взял свою офицерскую полевую сумку и стал в ней рыться.

– Тысяча чертей, – бормотал он, – куда же я ее девал? Ага! Вот – извольте, нежная тургеневская барышня…

И протянул ей листок.

– Французским владеете?

– Вполне, – ответила Новосильцева. – А почему на французском?

– Я же пишу для французских газет в первую очередь, – усмехнулся Грондейс.

Она принялась читать.

«Каждый гражданин имеет право задерживать, хватать и выдавать революционной власти заговорщиков, контрреволюционеров и других врагов народа. Это не только право гражданина, но и его святая обязанность.

Отменяется предварительный допрос обвиняемого. Достаточно того, что он изобличен революционным народом.

Если имеются материальные, а тем более моральные доказательства принадлежности арестованного к заговорщикам и врагам народа, то свидетели вообще не нужны.

Единственный закон для вынесения смертного приговора врагам народа – совесть судей, просветленных любовью к революции.

Никаких адвокатов врагам народа. Закон не предоставляет защиту заговорщикам.

Единственное наказание для врагов народа – смертная казнь. Приговоры революционного суда обжалованию не подлежат».

Дрогнувшей рукой Новосильцева вытерла пот со лба. Хмель мгновенно испарился, все слова куда-то исчезли. Бумажка выпала у нее из рук, но Грондейс ловко подхватил ее и невозмутимо сунул обратно в свою сумку.

– Каково? – усмехнулся он и откинулся на спинку кресла. – Впечатляет? Лично меня особенно умилил пункт о «совести судей, просветленных любовью к революции». И о ненужности защиты для обвиняемых. А вам что понравилось?

Она не ответила, губы ее сжались в две черточки.

– Можно еще кофе? С коньяком? – неожиданно спросила она.

– Не только можно! – воскликнул Грондейс. – Но и очень-очень нужно.

Он разбавил кофе коньяком наполовину.

Осушив свою чашку, Новосильцева еще немного помолчала. Щеки ее у нее раскраснелись.

– Не понимаю… – выговорила она. – Как вы можете восторгаться такой кровожадностью? Да по сравнению с ленинскими чекистами, те же французские якобинцы – дети малые. Значит, большевикам красного террора мало. Им нужна сплошная бойня на месте России. Теперь я окончательно поняла, почему люди бегут из их красного «рая».

– Что вы имеете в виду? – вкрадчиво поинтересовался Грондейс.

– Я была рядом с этими мясниками! – в отчаянии воскликнула Новосильцева. – И даже помогала им! Понимаю, во дни переворотов и напастей, конечно, бывает всё. Но возвести массовое смертоубийство собственных граждан в закон?.. Да еще в столь циничный! А ведь я еще совсем недавно сомневалась, надо ли уезжать из России. Теперь даже мне, человеку не религиозному, ясно: Россией завладело безграничное зло, и поистине она стала добычей Дьявола. Что? – возмутилась она, увидев, что Грондейс едва удерживается от смеха. – И вы еще смеётесь? Как вам не стыдно!

– Ничего, ничего, продолжайте, – махнул он рукой.

– Знала бы раньше, что красные дойдут до такой степени озверения, нашла бы способ прикончить обоих.

– Обоих? – поднял брови голландец и вытер слезы. – Это кого же?

– Приятелей вашего Локкарта – Ленина и Троцкого.

– Как Шарлотта Корде?

– Это кто?

– Молодая и весьма милая парижанка, заколовшая кинжалом важного революционера Жан-Поля Марата. Одного из идеологов и вдохновителей безграничного террора во время Великой французской революции XVIII века. Отвратительная личность. Я уверен, что его революционный зуд был вызван зудом физиологическим: Марат жестоко страдал от псориаза.