Робинс – всегда спокойный и непроницаемый, как вождь ирокезов (да он и внешне был похож на индейца, только белого), тяжело вздохнул и ответил чуть ли не со слезой:

– Еще несколько дней назад, Владимир Ильич, я надеялся, что и моё правительство, и британское прислушаются к моим рекомендациям и к мнению моего коллеги сэра Локкарта. Вы даже не знаете, сколько сил мы приложили. Я не просто рекомендовал – я, как и Локкарт, тоже умолял их помочь вам восстановить вашу армию. Скажу вам правду: нет, не надейтесь. Не ждите помощи от Антанты.

– Спасибо за откровенность, друг мой, – ответил Ленин и пожал Робинсу руку. – Сейчас похабный мир будет ратифицирован.

– Вы, похоже, были в тот момент рядом, – съязвила Новосильцева.

Полковник Раймонд Робинс, представитель американского Красного Креста и агент военной разведки

– Был? Да не все ли равно, – невозмутимо отпарировал Грондейс. – Был. Правда, немного в другое время и в другом месте… Главное – факты. Так что маневр Ленина – не предательство, а расчет. Немцы с австрийцами даже догадываться не могли, с каким политическим пройдохой они имеют дело. Мало того: он вел себя с победителями так, словно это они капитулировали перед Россией. Не успели высохнуть чернила на договоре, как Ульянов-Ленин начал их шантажировать. Для начала потребовал от немцев восемьдесят тысяч винтовок якобы для защиты от стран Антанты и, самое удивительное, – получил их! Генерал Гофман страшно возмущался.

– Есть чему удивиться. И возмутиться, – подтвердила Новосильцева.

– Дальше он потребовал пятьсот пулеметов. Но немцы дали только пятьдесят, самим не хватало. Скоро германский поверенный в делах Рицлер вообще потряс свое правительство: большевики желают, чтобы Германия выплачивала русским ежемесячно 30 миллионов марок в золоте, иначе большевики начнут сближаться с Антантой. И хоть такого сближения быть не могло, немцы заволновались: «Как так? Русские должны выплачивать контрибуцию нам, и тоже в золоте, и имеют наглость выдвигать встречные требования!»

– Он их просто сбивал с толку. И не давал передышки. Так?

– Я тоже так думаю, – согласился Грондейс. – Дурачить противника, шантажировать, угрожать – дипломатия по-ленински. Активная. Главное, ни капли страха и нерешительности. Мы с вами должны понимать, почему он так себя вел: большевики чувствовали себя оскорбленными из-за того, что враг хозяйничает на территории их страны, хоть и распавшейся. Это еще что! Ленин наводнил Германию своими агентами, и они спровоцировали революцию. Германию трясет похуже, чем трясло Россию в феврале семнадцатого. Я вам так скажу: не исключаю, что после Советской России на карте мира появится Советская Германия. Можете поверить?33

Новосильцева подумала и покачала головой.

– Нет, не могу. Англия не позволит.

Грондейс неожиданно согласился.

– Да, скорее всего, так и будет. В любом случае, большевики сдаваться не собираются и поставленных целей достигнут.

В. И. Ленин

Новосильцева вздохнула.

– Конечно, если проводить политику зверства… Говорят, чека, будто с цепи сорвалась.

– Чека? Что вы знаете о чека? – снисходительно прищурился Грондейс.

– Не очень много, – осторожно ответила Новосильцева. – Но достаточно, даже кое-что видела изнутри. Красный террор – это всё, на что они оказались способны! Такого в России не было никогда. Даже при Столыпине.

– Зверства? – неожиданно удивился Грондейс. – Красный террор? Мария, дорогая моя, что может быть для революционной власти на данном этапе политической борьбы нужнее и естественнее террора! В катастрофических обстоятельствах спасают только крайние меры. Жесткий и беспощадный террор – это, если хотите знать, своего рода акт милосердия. Только по-другому называется.