артиллерия часто промахивается, и даже когда снаряды попадают в цель, солдаты противника зачастую находятся под прикрытием оборонительных позиций. Сражение есть нечто по определению неэффективное – причем во всех смыслах сразу. Оружие дальнего действия стало играть более важную роль в причинении потерь главным образом потому, что логистика военных действий улучшилась настолько, что появилась возможность вводить в бой огромные резервы огневой мощи и поддерживать огонь достаточно долгое время, чтобы потери росли даже при низких показателях эффективности стрельбы. На близких расстояниях и при индивидуальном применении стрелкового оружия напряженность/страх боя почти полностью обессиливают солдата – на более значительных дистанциях напряженность/страх удается преодолеть, но нечто похожее на них в той или иной степени сохраняется. До тех пор пока обе стороны продолжают бой, потери происходят благодаря тому, что эффективность огня остается на систематически низком уровне, а не в какой-то острый момент тотального разгрома15.

Дружественный огонь и попадания по случайным целям

Все имеющиеся свидетельства указывают на то, что сражения происходят в условиях напряженности и страха. Большинство их участников, находящихся в непосредственной близости от противника, предпринимают немного агрессивных действий или не предпринимают их вовсе. Однако в ситуациях, когда солдаты испытывают давление сильного организационного контроля или получают поддержку со стороны связей в малых группах, они начинают стрелять, а небольшая часть бойцов энергично включается в сражение. Но большинство из тех, кто ведет огонь – как неохотно, так и с воодушевлением, – демонстрируют в этом деле полное отсутствие мастерства, зачастую беспорядочно стреляя вокруг себя. В результате не приходится удивляться тому, что участники сражений нередко попадают в собственных товарищей – в конце ХX века это явление получило широкую известность под названием «дружественный огонь» (friendly fire), то есть огонь со стороны своих, а не противника.

Похоже, что дружественный огонь имел место в любых армиях любых исторических периодов, да и вообще в любых боевых ситуациях. В эпоху массовых боевых порядков, когда на солдата оказывалось большее организационное давление, с тем чтобы заставить его стрелять, участники подразделений, направлявшихся в бой, могли стрелять по сторонам из ружей, передавая друг другу возбужденное состояние. Один французский офицер XIX века утверждал, что солдаты «пьянели от ружейного огня», а у Ардана дю Пика, а также у ряда немецких офицеров есть описания того, как солдаты стреляли от бедра, не целясь, и в основном беспорядочно палили в воздух [Holmes 1985: 173]. Эта паническая стрельба, или нервная стрельба, как называли ее военные авторы XIX века, как правило, происходит на таком расстоянии от противника, что солдаты просто растрачивают боеприпасы впустую вопреки «огневой дисциплине», которой требовали от них командиры. Этот коллективный настрой солдат, вступающих в бой, было бы уместно определить как символический аспект сражения. По сути, солдаты совершают хвалебный жест, совершаемый на психологически безопасном расстоянии, на значительном удалении от реального противостояния, когда огонь становится значительно сильнее16. Таким образом, они в определенной степени преодолевают «проблему Маршалла», но не проблему неумелых действий, а заодно создают другую проблему – склонность к нанесению ранений друг другу. «Согласно оценкам маршала Сен-Сира, четверть своих потерь французская пехота во времена Наполеоновских войн понесла из‑за того, что в солдат в передней шеренге случайно стреляли те, кто находился позади них» [Holmes 1985: 173].