Несмотря на то что построение в плотно сомкнутый боевой порядок специально отрабатывалось во время учений и отчасти действительно предназначалось для того, чтобы не допустить стрельбу внутри собственных рядов, с началом сражения эта дисциплина, как правило, распадалась17. Аналогичные проблемы, судя по всему, преследовали и более древние боевые порядки типа фаланги: она могла сохранять видимость организованной угрозы, пока воины держали длинные копья, вытянутые далеко вперед, но когда они вступали в ближний бой и начинали размахивать мечами и булавами, эти действия не только зачастую оказывались неэффективными против неприятеля, но и наверняка наносили раны своим. Среди наиболее известных жертв подобных инцидентов был персидский царь Камбиз, который в 522 году до н. э. ранил себя собственным мечом18 [Holmes 1985: 190]. То же самое происходит и в наше время. Например, в 1936 году наиболее популярный лидер анархистов времен гражданской войны в Испании Буэнавентура Дуррути был убит своим спутником, чей пистолет-пулемет зацепился за дверцу автомобиля [Beevor 1999: 200].

Эта проблема сохраняется и в совершенно иных боевых порядках современных войн, когда войска рассредоточены вдоль линии огня. Множество подобных примеров приводит Ричард Холмс [Holmes 1985: 189–192]: во время Первой мировой войны артиллерия стреляла по собственным войскам (только у французов от этого погибли 75 тысяч человек), во Второй мировой войне бомбардировщики сбрасывали бомбы на свои же позиции, а также имелись случаи, когда солдаты атаковали позиции союзных войск из‑за того, что не могли их распознать. Во французской, прусской, британской и других армиях часовые и караульные, стрелявшие в людей, казавшихся им незнакомыми, убили многих собственных командиров. В 1863 году в конце победоносного для американских конфедератов сражения при Чанселорсвилле генерал Стоунволл Джексон был застрелен своими же часовыми, которые его не узнали, – и это лишь один из множества подобных эпизодов. По оценке Джона Кигана [Keegan 1976: 311–313], 15–25% боевых потерь являются случайными. В эпоху механизированных войн они все чаще происходят в результате несчастных случаев с транспортом или тяжелой техникой: солдата может переехать танк или грузовик, раздавить артиллерийское орудие или какая-то другая крупногабаритная техника при ее перемещении. На театрах военных действий с тяжелыми условиями передвижения, например на британском фронте в Бирме в 1942–1943 годах, количество небоевых повреждений превышало количество ранений в бою в соотношении 5:1 [Holmes 1985: 191]. Попытки снабжения войск по воздуху приводили к гибели людей, например когда на головы солдатам падали деревянные ящики с продовольствием. То ли ирония, то ли закономерность была в том, что американский генерал Джордж Паттон, прославившийся быстрыми танковыми маневрами во время Второй мировой, погиб в автокатастрофе вскоре после окончания войны. Военная авиация испытывает гораздо больше проблем на своем пути, чем гражданская: во время Корейской войны в дополнение к потерям от огня неприятеля еще 20% американских самолетов были утрачены в результате аварий [Gurney 1958: 273]. Переход к использованию такой высокомобильной техники, как вертолеты, также повлек за собой соответствующие потери. В ходе войны в Афганистане в 2001–2002 годах значительная часть вертолетов была потеряна в результате аварий. Во время войны в Ираке с марта 2003 года по август 2005 года 19% погибших американских военнослужащих стали жертвой несчастных случаев (см.: Philadelphia Inquirer, 11 августа 2005 года; данные с сайта iCasualties.org). Напряженность инфицирует не только солдат, которые могут использовать свое оружие во вред окружающим, но и ту более масштабную организационную среду, для которой война заключается в перемещении больших и опасных физических объектов, что часто приводит к столкновениям с людьми, находящимися в напряженной ситуации