См., прежде всего, следующие книги: Коллинз Р. Социология философий: Глобальная теория интеллектуального изменения / Пер. с англ. Н. С. Розова и Ю. Б. Вертгейм. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002; Коллинз Р. Макроистория: Очерки социологии большой длительности / Пер. с англ. Н. С. Розова. М.: УРСС, 2015, а также ряд статей: Коллинз Р. Золотой век макроисторической социологии // Время мира. 1998. № 1. С. 72–89; Коллинз Р. Макросоциологическое предсказание: Пример коллапса СССР // Социологический журнал. 2008. № 3–4; Коллинз Р. Технологическое замещение и кризис капитализма: Выходы и тупики // Политическая концептология. 2010. № 1. С. 35–50 и др.

Помимо магистральной для «Насилия» американской микроинтеракционистской традиции, это немецкая традиция конфликта, основными представителями которой являются Карл Маркс и Макс Вебер, французская традиция Эмиля Дюркгейма и британская рациональная/утилитарная традиция, восходящая к философии Джона Локка. См.: Коллинз Р. Четыре социологических традиции / Пер. с англ. В. Россмана. М.: Территория будущего, 2009.

Со списком научных регалий и публикаций Коллинза объемом почти полсотни страниц по состоянию на конец прошлого десятилетия можно ознакомиться по адресу: https://sociology.sas.upenn.edu/sites/default/files/2014_cv_collins_randall.pdf.

Turner J. Randall Collins: A Smart and Influential Theorist. https://www.asanet.org/randall-collins/.

Гофман Э. Ритуал взаимодействия: Очерки поведения лицом к лицу. М.: Смысл, 2009.

Collins R. Interaction Ritual Chains. Princeton: Princeton University Press, 2004. P. 227–228.

Отдельные элементы теории насилия Коллинза прекрасно применимы и к тем случаям из мира спорта, где формально никакого насилия не совершается, но структура отдельных насильственных ситуаций налицо. Вспомним легендарный полуфинал чемпионата мира по футболу в Бразилии 2014 года, где хозяева сенсационно проиграли сборной Германии с совершенно нетипичным для завершающих матчей футбольных мундиалей счетом 1:7. Судьба этой игры была решена за шесть минут в середине первого тайма, когда немцы, развалив оборону бразильцев, один за другим вколотили им четыре мяча – типичный образец наступательной паники с перехватом эмоционального доминирования на поле сражения.

Коллинз приводит следующую статистику для двух крупнейших войн прошлого столетия: во время Первой мировой действия артиллерии стали причиной почти 60% потерь у британцев, тогда как потери от пуль составили около 40%, а во Второй мировой на артиллерию и авиабомбы пришлось около 75% потерь – доля потерь от пуль составила менее 10%.

Коллинз. Четыре социологических традиции. С. 117.

Дюркгейм Э. Элементарные формы религиозной жизни. Тотемическая система в Австралии. М.: Элементарные формы, 2018. С. 377–378.

Примечательно, что Бурдьё с его теорией символического насилия выступает для Коллинза фигурой умолчания, упоминаемой в «Насилии» лишь один раз в весьма критическом ключе (схожего отношения этот великий французский социолог удостоен и в «Четырех социологических традициях»). Нет ли здесь той самой борьбы за пространство внимания с современником сопоставимого масштаба таланта, исповедавшим совершенно другой подход к социологии? В отличие от сына мелкого почтового клерка Бурдьё, видевшего в социологии разновидность боевого искусства для практической жизни (да-да, и здесь насилие), сын высокопоставленного американского дипломата Коллинз сам много лет занимался восточными боевыми искусствами, но всю жизнь оставался типичным представителем американской академической элиты.

См.: Van der Zeeuw A., Keesman L., Weenink D. Sociologizing with Randall Collins. An interview about emotions, violence, attention space and sociology. DOI 10.1177/1368431017714909. Онлайн-версия: https://dare.uva.nl/search?identifier=f4ce8099-f9bb-438e-85bc-ba1f80124328.

Признано террористической организацией и запрещено в РФ.

Coghlan B. et al. Mortality in the Democratic Republic of Congo: An ongoing crisis. https://www.rescue.org/sites/default/files/document/661/2006-7congomortalitysurvey.pdf.

Рискнем предположить, что Коллинз просто не стал подставлять себя под критику многочисленных профильных специалистов в этой сфере, хотя брать огонь на себя для него вполне привычный шаг. Та же «Социология философий» в свое время вызвала шквал критики со стороны именно философов, обвинивших Коллинза в том, что он растворяет их «вечные темы» в анализе сетей взаимодействия между интеллектуалами и, по сути, отменяет философию социологическим анализом.

Соответствующие сводные данные приведены в главах 4 и 10.

Термин «этиология» Коллинз заимствует из медицины, где он означает изучение условий и причин возникновения болезней и патологий. – Прим. пер.

Американская идиома, обозначающая полицейского, склонного к насилию и способного к действиям за рамками закона, вошла в разговорный язык благодаря голливудскому фильму «Полицейский из Беверли-Хиллз». – Прим. пер.

Книга Коллинза вышла до самого массового в современной истории убийства, совершенного одиночкой – норвежцем Андерсом Брейвиком, жертвами которого за один день, 22 июля 2011 года, стали 77 человек, а еще 151 получил ранения. В США самое массовое на данный момент убийство подобного типа произошло 1 октября 2017 года, когда 64-летний Стивен Паддок открыл огонь по посетителям музыкального фестиваля в Лас-Вегасе, убив 60 человек и ранив по меньшей мере 413. – Прим. пер.

В данном случае речь идет главным образом о насилии, которое совершают отдельные лица и малые группы. Что касается другой разновидности насилия наподобие войны или геноцида, то его структура задается крупномасштабными организациями, количество убитых и раненых может быть гораздо больше, а сами насильственные действия – гораздо более продолжительными. Но даже в этом случае участвующие в насилии лица не совершают его всегда и в любых ситуациях; в те промежутки времени, когда такие люди не погружаются в привычное для себя насилие, они, как правило, ведут себя на удивление иначе.

В 2004 году количество погибших журналистов и работников СМИ составило от 43 до 46 человек – это самый высокий показатель начиная с 1994 года, когда происходили межэтнические конфликты на территории бывшей Югославии (см. публикацию San Diego Union Tribune от 8 января 2005 года). Значительная часть этих погибших журналистов пришлась на фотокорреспондентов и видеооператоров.

Использование импульсных лазеров позволяет создавать цифровые карты ландшафта, что особенно важно для реконструкции сражений, проходивших в местности со сложной топографией. Например, в 2023 году археологи Гентского университета (Бельгия) при помощи лазеров, закрепленных на беспилотных летательных аппаратах, обнаружили сотни следов Арденнской операции конца 1944 – начала 1945 года, последнего крупного наступления вермахта на европейском театре Второй мировой войны. – Прим. пер.

Автор этой книги получил первое представление о микросоциологии насилия, когда в конце 1960‑х годов поинтересовался у одного из ветеранов Вьетнама, какой была война на самом деле. Он говорил об этом очень неохотно, а в конечном итоге, когда я стал настаивать, сказал, что война – это совсем не то, что вы о ней думаете. Мужчины зарываются в землю, делают в штаны, плачут, как дети, – именно так выглядит нисколько не героический образ войны. Впрочем, эта картина не соответствует и тому порочному и разрушительному ее образу, которого придерживалось антивоенное движение, где я в то время активно участвовал.

Даже в тех кварталах, где драки – дело привычное, а большинство людей выступают в образе крутых парней, они не вступают в разборку, когда два крутых парня собираются подраться. Подобный инцидент с вооруженными чернокожими будет описан в главе 9 (пример взят из работы [Anderson 1999]) – толпа внимательно наблюдала за их противостоянием, но вела себя достаточно тихо.

В книге Коллинза слово football относится преимущественно к американскому футболу, для европейского футбола используется американский термин soccer. В случае необходимости в переводе вносятся контекстуальные уточнения, какой из этих видов спорта имеется в виду. – Прим. пер.

Это не единственная разновидность подобных развлечений. Например, во время фестиваля «Томатина», ежегодно проходящего в испанском городе Буньоле, помидорный бой происходит прямо на его центральной площади с участием нескольких тысяч человек. – Прим. пер.

Тотальные институты – термин крупнейшего представителя микроинтеракционизма в американской социологии ХX века Эрвина Гоффмана, посвятившего одноименную книгу (М.: Элементарные формы, 2019) таким учреждениям, как психиатрические больницы, тюрьмы, концентрационные лагеря, монастыри, казармы и др. Более подробно к практикам насилия в тотальных институтах Коллинз обращается в главе 3. – Прим. пер.

Этот эпизод с участием четверых представителей местных властей, с одной стороны, и пятерых (трое из них погибли) ковбоев-конокрадов, с другой, считается одним из самых известных в истории американского Дикого Запада. Популяризации этого по большому счету локального инцидента, случившегося у загона для скота (корраля) на бытовой почве, способствовали американские СМИ и кинематограф. – Прим. пер.

В качестве одного из примеров можно привести статью в газете Philadelphia Inquirer от 2 февраля 2005 года под заголовком: «Надежда „Филлис“ травмирована. Коул Хеймелс, которого многие в команде считают лучшим молодым питчером*, сломал рабочую руку в драке возле бара во Флориде». Множество аналогичных примеров имеется в этнографических материалах автора.

* Здесь и далее см. краткий глоссарий бейсбольных терминов в приложении в конце книги. Учитывая то, что Коллинз уделяет бейсболу значительное внимание, переводчик принял решение использовать русифицированные версии английских терминов без смыслового перевода (питчер вместо подающий и т. п.). – Прим. пер.

В Японии история о 47 ронинах была экранизирована около десяти раз начиная с 1916 года. – Прим. пер.

Драки между детьми относятся не только к маскулинной культуре. Девочки в первые годы жизни, когда они еще способны помериться силами с мальчиками, тоже часто дерутся, кусаются и пинаются примерно с той же частотой, что и мальчики, – максимальная разница составляет порядка 5%, причем иногда девочки делают все это немного чаще мальчиков [Trembley 2004]. При этом девочке, расчетливо выбирающей ситуации, в которых присутствуют родители, может сойти с рук драка со своими братьями, даже если это она на них нападает, поскольку девочка обращает в свою пользу установку «мальчики не бьют девочек», ведь именно мальчик обычно получает наказание, если дает сдачи. Все это я неоднократно наблюдал среди маленьких детей в домашней обстановке.

В собранной автором подборке фотоснимков 22 грабителей банков и других налетчиков в действии (в основном с камер наблюдения) нет ни одного улыбающегося лица – выражение лиц этих людей варьируется от замкнутой сосредоточенности и напряженности до страха. В 89 свидетельствах о драках, полученных из отчетов студентов и на основании собственных наблюдений автора, только в трех случаях их участники были в хорошем настроении. В одном таком случае пара мальчиков предподросткового возраста задирала мальчика помладше, бросая в него надувным мячом, а в двух остальных случаях спортивные фанаты, молодые чернокожие мужчины, сев после матча в переполненный автобус, приставали к белым университетским студентам из среднего класса. Таким образом, добродушные драчуны появляются только в тех ситуациях, где насилие – а точнее, здесь более уместно говорить о бахвальстве – со стороны групп, имеющих подавляющее преимущество перед выбранными ими мишенями, имеет очень ограниченный характер.

См. [Bourgois 1995; Willis 1977]. Критическое рассмотрение точек зрения, представленных в этих работах, см. в: [Wacquant 2002; Anderson 2002; Duneier 2002; Newman 2002]. В теории сопротивления присутствует мало указаний на возможные вариации насилия. Возможностью совершать насилие в порядке сопротивления наделяются лишь лица, находящиеся в подчиненном классовом и расовом положении. В то же время оказывается, что люди, занимающие подчиненное положении по критериям гендера и сексуальных преференций, не проявляют подобное насилие в сколько-нибудь значительной мере (это в большей степени характерно для ситуаций, когда подвергнувшиеся избиениям женщины убивают своих обидчиков, нежели в случае гомосексуалистов, дающих отпор) – получается, что женщины и гомосексуалисты являются в основном жертвами насилия, тогда как классовые и расовые меньшинства осуществляют насилие в качестве сопротивления. Очевидно, что здесь требуется теоретическое осмысление того, каким образом мобилизация недовольства перетекает в насилие, но на этом уровне конкретики теория сопротивления перестает работать.

На конференции, где я представлял какой-то из фрагментов теории, выдвинутой в этой книге, один из слушателей, задававших вопросы, вступил в полемику по поводу того, почему я рассматриваю только физическое насилие, игнорируя насилие символическое. По словам этого коллеги, он сам стал жертвой символического насилия не далее как во время предшествующей сессии докладов, когда ему не дали высказаться во время вопросов выступающему. Макросоциологи уже обращались к вопросу о том, кому предоставляется, а кому не предоставляется возможность высказаться на собраниях коллективов и в какой момент в череде выступающих это происходит или не происходит [Gibson 2001, 2005]. Но даже на этом уровне использование понятия «символическое насилие» в качестве объяснения происходящего выглядит не более чем риторическим нареканием, не предоставляющим объяснительного механизма. То обстоятельство, что искушенные интеллектуалы могут считать феномен, который они именуют символическим насилием, хоть сколько-нибудь близким к физическому насилию, демонстрирует, в какой степени для большинства интеллектуалов непривычно рассуждать в микросоциологической системе координат, и насколько мало мы знакомы с реальным насилием.

В одной статье Ричарда Тремблея и его соавторов [Tremblay, Nagin et al. 2004] утверждается, что насилие является результатом взаимодействия между врожденной предрасположенностью и социальными взаимоотношениями в семье. При этом врожденная предрасположенность к насилию, как правило, подавляется социумом, поскольку агрессивное поведение наиболее характерно для детей младшего возраста, но в дальнейшем оно идет на спад, за исключением меньшинства, которое впоследствии идет по преступной стезе. Однако микроситуационные детали демонстрируют, что насилие среди маленьких детей имеет очень ограниченный характер, причем в определенной степени ему потакают родители и другие дети, а зачастую оно является способом установления социальных контактов и привлечения внимания. Это согласуется с выводами того же Тремблея [Tremblay 2004], что насилие среди маленьких мальчиков и девочек более распространено, если у них есть братья и сестры, живущие в одном доме. Насилие среди маленьких детей вписывается в модель защищенного и инсценированного насилия на публику, которая будет рассмотрена в главе 6. Это насилие предопределяется ситуационными условиями взаимодействий между детьми раннего возраста – точно так же как и в случае взрослых. По данным указанного исследования Тремблея, пик детского насилия приходится на возраст не раньше примерно 30 месяцев, а его конструирование происходит в период социального развития первых трех лет. Это так называемый период «ужасных двух лет», связанный с формированием автономной личности посредством более масштабного усвоения социальных образов и точки зрения аудитории; в терминах символического интеракционизма в этот период происходит формирование «я» и «другого», а не выражение чистого первоначального «я» [Collins 2004: 79–81, 204–205].

Динамика военных действий будет более подробно рассмотрена в последующих главах и в продолжении этой книги, посвященном макроизмерениям конфликта. Современные армии также не слишком эффективны в контактном бою, но их способность убивать удалось усовершенствовать при помощи ряда способов. К ним относятся организационные механизмы, позволяющие удерживать войска на поле боя, технологии убийства на большом расстоянии, когда конфронтационная напряженность не слишком высока, поскольку невозможно увидеть противника в лицо, и оружие, обладающее настолько высокой разрушительной силой, что даже при незначительных навыках владения им можно нанести противнику по меньшей мере отдельные потери. Возросшая смертоносность человеческих действий в сражении связана не с тем, что отдельные люди стали более свирепыми, а с тем, что нам удалось обнаружить социальные и технологические способы преодоления конфронтационной напряженности/страха [Grossman 2004: 192–218].

См. [Элиас 2001]. По сути дела, Элиас осуществил историзацию теории Фрейда, представив свидетельства того, что всевозможные грубые манеры (например, привычки плеваться, сморкаться и трогать еду пальцами) постепенно подвергались укрощению с момента возникновения в Европе XVI века придворных обществ, которые ставили независимых воинов под контроль централизованного государства. Элиас утверждает, что агрессия рассматривалась как одинаковое удовольствие и в бою, и при совершении пыток, нанесении увечий и убийстве беспомощных жертв. Однако это не означает, что в микроситуационных условиях политической фрагментации средневековых обществ или в предшествующие периоды истории насилие было легким делом. Мы уже не можем, подобно Фрейду в период разработки его теории инстинкта смерти [Фрейд 2018], допускать наличие некоего первозданного резервуара агрессивности, который когда-то не подавлялся, а теперь он сдерживается лишь в той мере, в какой присутствуют механизмы социального контроля над ним, и вырывается наружу при их отключении. Напротив, в этой книге будет предпринята попытка продемонстрировать, что насилие всегда является социально сконструированным, а история насилия является историей социальных приемов конструирования определенных разновидностей насилия. Соответственно, нарастание насилия в ходе недавних исторических событий является не результатом «децивилизации», а представляет собой конструирование новых разновидностей социальных приемов насилия. Например, в главе 8 будет показано, что насилие футбольных хулиганов в том виде, в каком оно возникло в 1950–1970‑х годах, представляло собой именно создание замысловатого репертуара приемов.

В настоящем издании в силу технических причин фотографии не представлены, однако в тексте содержание большинства фотоиллюстраций анализируется максимально подробно. – Прим. ред.

Например, я обычно работаю у себя дома в Калифорнии, в кабинете на верхнем этаже, с открытыми окнами в хорошую погоду. Каждый день после обеда дети из соседнего дома, находящегося сразу за изгородью примерно в двадцати футах от меня, выходили поиграть с няней. Их регулярно повторяющееся нытье, как правило, раздражало меня, пока я не осознал, что в этом нытье присутствует особый вокальный паттерн, который можно отслеживать с помощью секундомера и блокнота. Этой порции данных нашлось место в главе 9, и надо сказать, что «включить социолога» в этой ситуации оказалось полезнее для моего душевного спокойствия.

Необходимо отметить, что супруга Рэндалла Коллинза Джудит Макконнелл является профессиональным юристом, с 2001 года она занимает пост судьи в Четвертом окружном апелляционном суде Калифорнии. – Прим. пер.

В ходе протестов против войны во Вьетнаме на территории кампуса Университета Кент Стейт в штате Огайо 4 мая 1970 года были убиты четверо и ранены девять безоружных студентов из примерно трехсот участников демонстрации; продолжительность эпизода расстрела составила 13 секунд. – Прим. пер.

Вторая часть книги Коллинза под заголовком Explosive Conflict: Time-Dynamics of Violence («Взрывоопасный конфликт: динамика насилия во времени») увидела свет только в начале 2022 года и по объему оказалась заметно меньше первого тома. – Прим. пер.

Фильм Роберта Гарнера доступен онлайн в англоязычной версии: https://www.youtube.com/watch?v=Cy46X9VIHuY. – Прим. пер.

Кили стремится опровергнуть мнение о том, что потери в племенных войнах невелики [Keeley 1996]. Однако в итоге он демонстрирует несколько иную картину: потери в полномасштабных сражениях между племенами в целом действительно невелики, но поскольку такие битвы могут происходить очень часто, совокупное количество погибших за несколько лет может весьма существенно превышать количество погибших в сражениях, характерное для крупных современных обществ, если взять усредненные показатели для их более многочисленного населения и относительно нечастых войн. Кили не принимает во внимание различие между микро- и макросоциологическим уровнем, хотя на микроуровне его данные соответствуют описанной мною модели.

Сэмюел Маршалл (1900–1977), между двумя мировыми войнами сделавший карьеру военного журналиста, был официальным историком боевых действий армии США во время Второй мировой войны и войны в Корее; при выходе в отставку имел звание бригадного генерала. Цитируемая Коллинзом самая известная работа Маршалла «Люди против огня: проблема боевого командования» на русский язык не переведена. – Прим. пер.

Метод Маршалла, основанный на получении полного отчета из первых уст, не предполагал, что каждому солдату задавался вопрос «Ты стрелял из своего оружия или нет?». Оценка Маршалла в 15–25% солдат, которые ведут огонь, относилась к тем бойцам, которые в его интервью выделяются на фоне остальных как люди, выполнившие основную часть действий во время сражения. Маршалла интересовал верхний, а не нижний уровень распределения, поэтому из его исследования нельзя сделать четкий вывод, что остальные 75–85% все как один застыли в страхе или бездействии. Сам Маршалл отмечал, что зачастую они предпринимали какие-то действия, помогая тем, кто стрелял наиболее активно, и если исходить из критериев Маршалла, то некоторые из этих 75–85%, возможно, время от времени и сами стреляли. В дальнейшем для восстановления более нюансированной картины будут использоваться данные Расселла Гленна по войне во Вьетнаме [Glenn 2000b] и проведенный автором анализ фотоснимков боевых действий.

У Маршалла также имеется описание батальона, где доля солдат, стрелявших по противнику, составляла «от 25 до 30%» – это происходило в ходе решающего для европейского западного фронта Второй мировой сражения в Арденнах в декабре 1944 года. По утверждению Маршалла, «даже при таких показателях эффективность ведения огня у этого подразделения не превосходила уровень других известных мне подразделений». Однако для этого батальона, вышедшего победителем из всех своих боев, Маршалл находит такие хвалебные слова: «Сомневаюсь, что в армии США когда-либо существовало более блестящее боевое подразделение» [Marshall 1947: 73–74].

Данные показатели относятся к тяжелым непрерывным боевым действиям во время Второй мировой войны, аналогичные оценки существуют для окопной войны в ходе Первой мировой. Во многих других войнах в реальном времени, проведенном в бою, могли быть довольно значительные перерывы [Holmes 1985: 75–76].

Данные Гленна включали две выборки: обычных пехотинцев (в основном рядовых и представителей младшего командного состава) и офицеров, которые во время сражений командовали взводами и ротами. В первой группе доля возвращенных анкет составила 52%, во второй – 70%. В первой группе примерно половина ответивших относилась к военнослужащим сержантского состава и младшего офицерского корпуса, а на штурмовых пехотинцев и других солдат, носивших оружие, пришлось только 30%. Более половины опрошенных из первой выборки были добровольцами, а не призывниками (хотя в боевых частях во время войны во Вьетнаме в целом наблюдался значительный перекос в сторону именно призывников). Практически все военнослужащие, у которых были дополнительные боевые командировки во Вьетнаме сверх годичного срока службы до ротации – а это примерно пятая часть ответивших на вопросы, – были добровольцами [Glenn 2000b: 7]. Добровольцы чаще, чем призывники, сообщали, что стреляли из своего оружия. В группе с высоким уровнем использования оружия 57% пришлось на добровольцев, тогда как доля призывников в соответствующей выборке составила 41% (рассчитано по данным работы [Ibid.: 164]).

Этот метод не лишен собственных проблем. На большей части снимков, которые преподносятся в качестве военных фотографий, фактически невозможно обнаружить солдат, противостоящих неприятелю в момент, когда происходит насилие. В одиннадцати имеющихся у автора подборках военных фотографий или иллюстрированных историй войн доля снимков, на которых изображены солдаты в бою, колеблется от 5 до 44%, медианный показатель составляет 22%. Эти снимки можно отнести к группе А, хотя чаще на военных фотографиях изображены другие ситуации: группа В – солдаты в ожидании боя или направляющиеся в зону боевых действий либо фото раненых и убитых после боя; группа С – солдаты в тыловых районах, включая военнослужащих и машины снабжения на дорогах, а также в госпиталях и местах содержания военнопленных; группа D – высшее военное командование и политики, а также сцены воинского призыва и обучения солдат. Границы между группами A и B на некоторых снимках утрачивают четкость, например когда на фото изображены солдаты на боевом дежурстве. Кроме того, на отдельных снимках сражений боевые действия показаны на том или ином расстоянии, как в случае с фотографиями самолетов, сбрасывающих бомбы, или артиллерии, ведущей огонь. Представленный ниже анализ будет ограничен группой А, а в ее пределах в рассмотрение попадают снимки, на которых пехота ведет бой с применением стрелкового оружия, включая пулеметы и переносные ракетные установки (а иногда и с помощью ножей, мачете и камней), при этом артиллерийские и минометные расчеты остаются за рамками рассмотрения. Все снимки разделены на три группы: обширная подборка фотографий войны во Вьетнаме (эта война наиболее масштабно запротоколирована на фото) – 104 снимка [Daugherty, Mattson 2001]; все остальные войны ХX века – 72 снимка [Arnold-Forster 2001; Бивор 2019; Bowden 2000; Гилберт 2021; Holmes 1985; Howe 2002; Keegan 1976, 1993; Marinovich, Silva 2000]; фото конвенциональной стадии войны в Ираке в 2003 году – 17 снимков [Murray, Scales 2003]. Поскольку при рассмотрении фото не всегда понятно, ведет ли огонь тот или иной солдат, это сомнение было разрешено в пользу людей, изображенных на снимках, что дает максимально возможную оценку. Далее каждая подборка фотографий в таблице 2.2 разделена на два столбца: все снимки и снимки, на которых ведет огонь (или использует оружие) хотя бы один участник боевых действий. Последняя категория снимков выступает гарантией, что стрельба в момент съемки действительно была возможна, обеспечивая максимальные шансы на то, что другие солдаты тоже вели огонь.

Разумеется, существует возможность, что солдаты, которые не стреляли в момент съемки, делали это в другие моменты. К такой ситуации мы еще вернемся в главе 11, где будет рассмотрена аналогичная проблема – небольшая численность активных участников массовых беспорядков, запечатленных на фото, и устойчивость этого показателя во времени. Во время войны в Ираке в 2003 году аккредитованные журналисты и телевизионные операторы демонстрировали в основном кадры с перемещением военной техники по пустыне, и лишь иногда в их репортажах присутствовали короткие фрагменты с действиями людей под огнем, что не противоречит модели Маршалла. Наконец, для получения непрерывных данных о поведении солдат в бою возможно использование видеозаписей с беспилотных летательных аппаратов наподобие записей с камер, которые сейчас устанавливаются в полицейских автомобилях.

См.: [McNeill 1995; Speidel 2002]. С другой стороны, когда римские армии терпели поражения от германцев, это обычно происходило в ситуациях, где римляне перемещались через густые лесные территории, из‑за чего их боевые порядки рассыпались. Именно такая ситуация возникла в знаменитой битве в Тевтобургском лесу в 9 году н. э.

Соответствующий фрагмент из «Истории» Фукидида выглядит так: «Обычно все армии при наступлении удлиняют свое правое крыло, причем каждая стремится охватить своим правым крылом левое крыло противника. Ведь каждый воин, опасаясь за свою незащищенную сторону, старается сколь возможно прикрыться щитом своего товарища справа и думает, что чем плотнее сомкнуты ряды, тем безопаснее его положение. Первый повод к этому дает правофланговый воин первого ряда. Он всегда напирает вправо, чтобы отвернуть свою незащищенную сторону от врага, и затем тот же страх заставляет и остальных воинов следовать его примеру». – Прим. пер.

«Большинство активно стрелявших солдат использовали несколько видов оружия; если заканчивались патроны в пулемете, они брались за винтовку, а когда больше нечем было стрелять из винтовки, они бросали гранаты» [Marshall 1947: 56].

См.: [Preston 2000: 399; Chadwick 2006]. У зулусов не было огнестрельного оружия, а от ударов их копьями погибло всего 17 британцев. Таким образом, уровень эффективности зулусов также был низким: всего один убитый британец приходился на 175 нападавших. Однако при нападении у зулусов действительно присутствовал высокий уровень сплоченности – это объясняется, помимо прочих причин, заимствованием боевого порядка наподобие фаланги европейского образца, который оказался очень эффективным против неорганизованных воинств других коренных африканских народов. Неэффективность ручного оружия типична для сражений прошлого. Например, после одной из битв эпохи римских гражданских войн, состоявшейся в 48 году до н. э., было собрано 30 тысяч стрел, при этом ранения стрелами получили 1500 человек (то есть на одного раненого пришлось 200 стрел), а количество убитых составило менее 20 человек [Цезарь 2020: 370].

Проведенные в британской армии эксперименты с использованием лазерных импульсов, позволившие смоделировать ряд сражений XIX и начала XX века, продемонстрировали, что потенциальная точность стрельбы из различных видов оружия всегда была намного выше, чем реальное количество потерь в этих битвах [Grossman 1995: 16].

Аллюзия на знаменитую метафору тумана войны у немецкого военного теоретика XVIII века Карла фон Клаузевица, который указывал, что война является «областью недостоверного: три четверти того, на чем строится действие на войне, лежит в тумане неизвестности, и следовательно, чтобы вскрыть истину, требуется прежде всего тонкий, гибкий, проницательный ум» (Клаузевиц К. фон. О войне. М.: Эксмо; Мидгард, 2007. С. 79–80). К этой метафоре Коллинз не раз будет обращаться в последующих главах. – Прим. пер.

Утверждается, что совсем недавно, уже в войнах XXI века, с появлением высокоточного оружия ситуация полностью изменилась: дальнобойное оружие якобы становится безошибочным, а следовательно, эмоции, которые порождает конфронтация, утрачивают значимость для ее исхода. Подобное оружие будет рассмотрено в следующем разделе, причем следует отметить, что упомянутое утверждение относится только к крупномасштабным военным действиям, а не к другим формам насилия, рассматриваемым в этой книге. Кроме того, фотосвидетельства войны в Ираке в 2003 году не демонстрируют, что уровень ведения огня пехотой отличался от предшествующих войн.

Другая разновидность таких действий предполагает, что солдаты расстреливают уже разгромленных или даже убитых противников. В качестве примера можно привести описанный Беном Шейлитом [Shalit 1988: 141–142] случай, когда израильские коммандос в 1973 году захватили позицию египтян: нападающим удалось добиться внезапности, а огонь почти полностью велся с одной стороны и затем продолжался так интенсивно, что убитые были изрешечены пулями. Как отмечает Шейлит, «стрельба представляет собой очень эффективный метод снятия напряженности и страха, поэтому она часто ведется даже тогда, когда в ней нет необходимости… Человек нередко стреляет не столько для того, чтобы уничтожить и победить врага, сколько для преодоления своего страха и контроля над ним». Из собственных наблюдений Шейлит делает вывод, что в хорошо обученных подразделениях огонь обычно ведет 100% личного состава, преодолевая «проблему Маршалла». В данном случае действует механизм, схожий с «наступательной паникой», которая будет проанализирована в главе 3.

Имеется следующее описание армии Фридриха Великого, считавшейся самой дисциплинированной в XVIII веке: «Вначале идет стрельба повзводно, и не исключено, что два или три взвода сделают организованные залпы. Но затем начинается всеобщая беспрерывная пальба – обычно это раскатистый огонь, когда каждый отстреливается сразу, как только зарядит свое ружье, когда ряды и шеренги перемешиваются, когда первая шеренга не в состоянии опуститься на колено, даже если бы захотела» (цит. по: [Holmes 1985: 172–173]).

Этот эпизод, скорее всего, не был боевым. Согласно рассказу Геродота, Камбис поранил мечом ногу, когда садился на коня, чтобы отправиться в поход из Египта в Персию, и через двадцать дней умер от гангрены. Другие античные источники также указывают, что Камбис нанес себе травму не в сражении. Общим мотивом античных авторов, которые оставили свидетельства об этом персидском царе, была его невменяемость. – Прим. пер.

Подобные потери от дружественного огня случаются и во время массовых демонстраций. При свержении югославского диктатора Слободана Милошевича в октябре 2000 года переломный момент наступил, когда рабочие пригнали бульдозер для прорыва через полицейское оцепление. В ходе этого эпизода в толпе погибла девочка, которую случайно переехал бульдозер (см. The Guardian, 6 октября 2000 года, p. 1).

См.: [Murray, Scales 2003: 269–277]. В ходе американских бомбардировок в Афганистане в 2001–2002 годах точно так же присутствовали случаи, когда их жертвами становились случайные лица. По утверждению Пентагона, воздушная война в Афганистане была самой точной в истории: 75–80% бомб и ракет попадали в цель. Тем не менее некоторые из этих воздушных бомбардировок привели к «братоубийству» среди солдат антитеррористической коалиции, на долю которого, по имеющимся оценкам, пришлось 35% ее потерь, а также погибли несколько тысяч мирных афганцев [Burgess 2002]. Аналогичные результаты имели место и при бомбардировках НАТО в Сербии в 1999 году, где одним из самых известных промахов был удар по китайскому посольству в Белграде в условиях спешки и бюрократических сложностей, когда оперативным силам предоставлялась неактуальная информация. В 2006 году во время израильских бомбардировок мест размещения ракет «Хезболлы» в Ливане неоднократным ударам подвергалось местное отделение ООН, а наблюдатели этой организации погибали, даже несмотря на то что звонили израильским официальным лицам и представлялись. Однако эта информация не доходила до верхних уровней израильской военной иерархии, где выбирались цели (см.: Los Angeles Times, 28 июля 2006 года, A11, A13).

С октября 2001 года по 18 апреля 2002 года коалиция из американских, канадских и европейских войск в войне в Афганистане понесла следующие потери: в общей сложности 41 погибший, включая 15 человек – от огня противника, 7 – от дружественного огня, 19 – в результате транспортных происшествий (в основном авиационных) и несчастных случаев, не связанных с боевыми действиями (см.: USA Today, 19 апреля 2002 года). Таким образом, на долю погибших от действий противника пришлось 37% смертей, а на долю потерь, не связанных с действиями противника, 63%. Эти показатели гораздо выше, чем оценка Кигана для двух мировых войн (от 15 до 25%). В ходе войны в Ираке с марта 2003 года по середину ноября 2005 года из 2083 погибших американских военнослужащих жертвами инцидентов, не связанных с боевыми действиями, стали 227 человек (11%) (см.: USA Today, 21 ноября 2005 года).

О воспроизводящейся структуре политических скандалов см.: [Thompson 2000]. О структуре несчастных случаев, связанных с дружественным огнем см.: [Snook 2000]. В основе их объяснения лежит теория типичных несчастных случаев Чарльза Перроу [Perrow 1984]: благодаря сочетанию сложности и нелинейной взаимозависимости между многими компонентами той или иной системы – технологическими и/или человеческими – возникает статистическая вероятность того, что непредвиденные комбинации мелких аномалий будут периодически складываться в катастрофические события. Несчастные случаи обусловлены структурой системы взаимодействия, хотя в нашем культурном ритуале всегда принято искать конкретных лиц, на которых можно возложить вину.

В офтальмологии понятие «туннельное зрение» означает эффект, возникающий при поражении периферического зрения: визуальное восприятие ограничено только тем, что человек видит прямо перед собой. – Прим. пер.

Сюда же относится такое действие ритуального характера, как ограждение мест совершения преступлений, а то и ДТП при помощи желтых лент с надписью «не входить» – одно из проявлений большого самомнения со стороны тех, кто участвует в конфликтной ситуации, по отношению ко всем, кто не имеет такой привилегии. Например, в 2002 году одна из автомагистралей Лос-Анджелеса была закрыта в обоих направлениях на семь часов, что привело к огромным скоплениям транспорта, пока полиция осматривала автомобиль, в котором обнаружили застреленного человека (см.: Los Angeles Times, 23 декабря 2002 года).

Осада американскими спецслужбами дома подозреваемого в экстремизме Рэнди Уивера в штате Айдахо обернулась скандалом общенационального масштаба, поскольку инцидент привлек внимание общественности к пределам полномочий правоохранительных органов. В ходе расследования Министерства юстиции США было признано, что выстрел, которым были убиты жена Уивера и его десятимесячная дочь, не соответствовал конституционным нормам, определяющим правила ведения огня на поражение. В 1997 году снайперу ФБР, совершившему этот выстрел, было вынесено обвинение в непреднамеренном убийстве, и хотя в дальнейшем дело было закрыто, руководство ФБР вынесло дисциплинарные взыскания двенадцати подчиненным, признав избыточность действий и неадекватность реакции правоохранительных органов. – Прим. пер.

Коллинз ссылается на книгу представительницы социалистического феминизма Джоанны Бурк «Интимная история убийства: убийство лицом к лицу в войнах ХX века», которая была отмечена серией престижных наград. – Прим. пер.

Во время Второй мировой войны более 50% американских солдат, направленных в Европу, никогда не были под вражеским огнем, а во Вьетнаме соответствующая доля составляла около 70% [Holmes 1985: 76].

Классификация эмоций проведена по методикам Пола Экмана и Уоллеса Фризена [Экман, Фризен 2022; Ekman 1985]. В данном случае подборка фото была расширена за счет снимков допросов и казней военнопленных, а также изображений раненых солдат и медиков в зоне боевых действий. Поскольку во многих случаях происходит смешение разных эмоций, сумма приведенных долей каждой группы превышает 100%.

В моей подборке снимков из новостных СМИ имеется одно фото, на котором человек демонстрирует почти такое же выражение ярости, как и мирный демонстрант на фото в работе [Daugherty, Mattson 2001]: челюсть выдвинута вперед, рот открыт жестко и решительно, мышцы шеи и лица напряжены. Этот разгневанный мужчина – отец убитой женщины, перед которым находится подозреваемый в убийстве (фото сделано в суде); сам убийца сидит в бесстрастной позе, а остальная публика выглядит обеспокоенно (см.: San Diego Union Tribune, 7 марта 1992 года, A1). В целом гнев на лицах гораздо чаще встречается на фотоснимках мирных демонстраций, чем в ситуациях насилия.

Наполеон, в 1795 году, во время Французской революции, руководивший разгоном парижской толпы, которая атаковала здание революционного правительства, четко описывал свою тактику: «Сначала я приказал войскам стрелять ядрами, поскольку стрелять холостыми по толпе, незнакомой с огнестрельным оружием, – это худшая мера. Дело в том, что гражданские, когда слышат сильный шум, после первого выстрела немного пугаются, но, оглянувшись вокруг и увидев, что никто не убит и не ранен, они воспрянут духом и сразу же станут презирать вас, станут вдвое наглее и бесстрашно бросятся дальше, после чего придется убить в десять раз больше, чем в том случае, если вначале вы стреляете ядрами» (цит. по: [Markham 1963: 29–30]). Один бывший окружной судья в Индии рассказывал на собственном опыте, что, когда полиции отдавали приказы не стрелять в участников массовых беспорядков на этнической почве, за исключением крайних случаев, толпа обычно вела себя более угрожающе по отношению к полицейским и, как правило, провоцировала среди них панику, заставляя открывать беспорядочный огонь. Напротив, там, где полицейским было разрешено стрелять, когда они считали это необходимым, их поведение, как правило, отпугивало участников беспорядков, и случаев, когда действительно приходилось открывать огонь, было очень мало (из личной беседы с С. К. Меноном, февраль 2002 года). Аналогичная картина имела место в Бельгии в конце 1980‑х годов, где полицейским, сдерживавшим толпы футбольных болельщиков, был предоставлен выбор: носить либо более неофициальную униформу, напоминающую повседневную одежду (с короткими рукавами), чтобы создавать дружелюбную атмосферу, либо милитаристскую атрибутику, включая шлемы и щиты. В первом случае полицейские сообщали, что чувствуют себя уязвимыми перед файерами, которые бросают хулиганы, – эти полицейские совершали больше насильственных действий, чем те, у которых была устрашающая экипировка [van Limbergen, Colaers, Walgrave 1989]. В деталях об этом случае автору в личной беседе сообщил Лоуд Уолгрейв из Католического университета Лёвена (сентябрь 2004 года).

Как соотношение между стреляющими и нестреляющими, так и уровень точности в данном случае, по-видимому, гораздо выше, чем у солдат или полицейских. Однако следует отметить, что в 105 инцидентах из 151 огнестрельное оружие имелось более чем у одного человека, а в 79 из 107 случаев, когда велась стрельба, это могли делать несколько человек – следовательно, и соотношение между стреляющими и нестреляющими, и уровень точности могли быть гораздо ниже. Респонденты, которые стреляли сами, утверждали, что попадали в своих противников в 51% случаев, а когда стреляли противники, они попадали в респондентов в 13% случаев (рассчитано по данным: [Wilkinson 2003: 129–130, 216]). В результате мы имеем преимущество в пользу респондентов в соотношении 3,8:1, и вполне возможно, что в их воспоминаниях присутствует некоторая эгоистическая предвзятость. Но не исключено, что данный момент свидетельствует о том, что эти суперкрутые парни устраивали свои поединки в основном тогда, когда имели преимущество над противниками. Как будет показано в главе 6, уличные банды, как и громилы-одиночки, стараются избегать насильственных ситуаций, в которых они с самого начала не имеют преимущества. Согласно данным Уилкинсон, та сторона, которая начинала схватку (стреляла первой), чаще наносила ущерб противнику [Wilkinson 2003: 181].

Этот момент подчеркивает Маршалл: «Обычной сценой в боевых действиях открытого типа является ландшафт: полное отсутствие движущихся предметов выступает самым верным признаком того, что черта, за которой начинается опасность, достигнута… Лишь в тот момент, когда огневой тупик наконец прорван, военные подразделения обретают на поле боя ту видимость непрерывного развертывания сил в виде линии, которую непосвященные ошибочно принимают за реальность победоносного тактического построения, когда видят такую линию на киноэкране» [Marshall 1947: 44–48].

Одно исследование, посвященное попыткам осуществления насилия [Gelles 1977], продемонстрировало, что 80% американских детей в возрасте от трех до восемнадцати лет, у которых есть братья и сестры, признались, что в течение года пытались нанести им физический ущерб; почти половина опрошенных пинали, били или кусали брата или сестру, 40% использовали для ударов твердые предметы, а шестая часть наносила сильные побои. Однако уровень травматизма от ударов, зарегистрированных в отделениях неотложной помощи у детей в возрасте от пяти до четырнадцати лет, составляет 3,1% (и 2,7% в возрасте до четырех лет). Даже если предположить, что все эти травмы были нанесены братьями и сестрами, и допустить, что на каждого ребенка приходится всего один инцидент насилия в год, то доля нападений со стороны братьев и сестер, которые привели к реальному насилию, окажется очень незначительной. Приведенные расчеты основаны на совокупных абсолютных и относительных показателях несмертельных травм от нанесенных и полученных ударов (2001) Национального центра США по профилактике и контролю травматизма (см.: www.cdc.gov/ncipc/wisqars).

В качестве характерного примера можно привести действия одного медика, который под сильным огнем пошел вперед, чтобы оказать помощь раненому солдату, явно находившемуся при смерти. Вот как объяснял свои действия сам этот медик: «Когда кто-то зовет врача, испытывая боль, если ты врач, ты побежишь на этот крик» [Miller 2000: 42].

Например, на одном снимке с камеры наблюдения, сделанном во время ограбления банкомата, вооруженный преступник держит пистолет у задней части шеи склонившей голову жертвы. Лицо преступника напряжено, но контакт с жертвой глаза в глаза отсутствует (4 октября 1991 года, фото из Мейтленда (Флорида), предоставленное полицией и распространенное агентством AP).

Коллинз определенно имеет в виду не полевую жандармерию (Feldgendarmerie) Третьего рейха, которая входила в состав вермахта и выполняла типовые для военной полиции функции правоприменения в отношении военнослужащих, а обычные полицейские силы. В 1936 году в нацистской Германии было учреждено две полицейские службы. Одна из них, полиция порядка (Ordnungspolizei, или Орпо), номинально подчинялась Министерству внутренних дел, однако фактически была встроена в систему СС во главе с Генрихом Гиммлером и возглавлялась высшими функционерами СС, что позволяло задействовать сотрудников полиции в акциях массового уничтожения. Вторая служба, Полиция безопасности (Sicherheitspolizei, или Зипо), занималась борьбой с криминальными и антисоциальными элементами, в ее состав входили уголовная полиция (крипо) и тайная политическая полиция (гестапо). С 1939 года Полиция безопасности подчинялась подконтрольному Гиммлеру Главному управлению имперской безопасности (РСХА), ее сотрудники также участвовали в массовых казнях в составе зондеркоманд. Взаимодействие между полицейскими службами и СС в ходе Холокоста детально описано в знаменитом романе Джонатана Литтелла «Благоволительницы». – Прим. пер.

Данные из интервью с сотрудниками полиции Филадельфии. Можно привести и другой случай, когда силы ООН в Сребренице (бывшая Югославия) в июле 1995 года оказались эмоционально подавленными сербскими парамилитарными формированиями и в результате не смогли предотвратить массовое убийство семи тысяч боснийских пленных. Нидерландский командующий войсками ООН, «включивший заднюю» в конфронтации лицом к лицу с командующим сербских сил, в последующие несколько дней утратил дееспособность из‑за сильной диареи [Klusemann 2006].

К этому рассуждению Коллинза можно отнестись с долей трагической иронии, однако не следует забывать, что подобные объяснения масштабных исторических событий не редкость. Один из самых известных примеров – приступ геморроя у Наполеона во время сражения при Ватерлоо, который якобы сыграл решающую роль в поражении французов. – Прим. пер.

В английском оригинале – «intestinal fortitude» and having the «guts» or the «stomach» for fighting. В современном русском языке органам пищеварения в этих английских идиомах соответствуют либо репродуктивные части организма в вульгарных разговорных выражениях, либо бестелесные формулировки типа «иметь волю» или «собраться духом» в литературном варианте. – Прим. пер.

Аналогичная ситуация возникает в аудитории, слушающей политические выступления: аплодисменты длятся гораздо дольше, чем освистывание, причем начать освистывать оратора и поддерживать свист труднее, чем хлопать ему, поскольку в этом случае массовое участие выключается легче [Clayman 1993].

В оригинальном тексте «Элементарных форм религиозной жизни» Дюркгейма на французском использовалась формулировка effervescence collective, которая перекочевала в английский перевод этой работы в виде collective effervescence. На русский этот термин переводится либо как «коллективное возбуждение», либо как «коллективное бурление». Второй вариант более точный, учитывая ряд конкретных лексических значений слова effervescence, обозначающего, например, вспенивание пузырьков газа при открытии бутылки игристого вина. – Прим. пер.

Концепция, разработанная в 1880–1890‑х годах американским психологом Уильямом Джеймсом и датским медиком Карлом Ланге, предполагает, что эмоции возникают в результате осознания человеком рефлекторных физиологических изменений в организме. В частности, Джеймс в статье «Что такое эмоция» (1884) писал, что «телесное возбуждение следует непосредственно за восприятием вызвавшего его факта, и осознание нами этого возбуждения в то время, как оно совершается, и есть эмоция». – Прим. пер.

Аналогичный случай избиения полицейскими Лос-Анджелеса угонщика автомобилей в заключительном эпизоде преследования на бегу, был заснят с вертолета новостной службы и затем представлен в виде серии фотоснимков в газете Los Angeles Times (24 июля 2004 года).

Впрочем, пострадавший, судя по всему, не был совершенно невинным и пассивным лицом: он проявлял словесную агрессию – по меньшей мере до начала драки, занимался опасным ручным трудом, а также обладал определенным положением в местных политических кругах, будучи протеже шерифа (см. [Stump 1994: 206]). Данный тип личностей представляется характерным как для грубой политики, так и для грубой зрительской атмосферы в бейсболе того времени.

Такое достижение, как средний коэффициент отбивания 0,400 два года подряд, было повторено лишь однажды Роджерсом Хорнсби в 1924–1925 годах. Из всех бейсбольных рекордов игрок, вероятно, испытывает самое сильное давление в ситуации, когда необходимо показывать средний коэффициент отбивания более 0,400, поскольку для этого каждый игровой день сезона (с учетом того что отдельные дни будут безрезультатны) требуется делать два хита* или более, в связи с чем практически каждый выход на биту становится принципиальным, не допуская никакого расслабления.

За это наблюдение автор признателен социологу Роберту Лайену, изучавшему эмоции в спорте высших достижений.

Об ослабляющем воздействии выброса адреналина, которое препятствует тому, чтобы ситуация переросла в драку, свидетельствует следующий случай. В 1923 году во время игры на нью-йоркском стадионе «Янки» Тай Кобб вышел во главе «Детройт Тайгерс» против питчера Карла Мейза, который был известен тем, что однажды нанес смертельную травму игроку Рею Чепмену, поразив его мячом при подаче фастбола*. Поручив бэттеру* своей команды при первой же точной подаче упасть навзничь и корежиться на земле, Кобб направился к питчерской горке, где находился Мейз. В дальнейшем этот бэттер вспоминал: «Я думал, что он собирается наброситься на Мейза. Но, к моему удивлению, он лишь сказал: „Сегодня, мистер Мейз, будь поосторожнее с тем, куда бросаешь мяч. Помнишь про Чепмена?“ Потом Кобб вернулся на домашнюю базу, покачивая головой. Мейз и правда дрожал… Он был настолько взволнован, что не смог никого вывести из игры. Мы заработали на нем пять ранов* и легко обыграли Нью-Йорк» [Stump 1994: 351]. Репутация Кобба как самого жестокого человека в бейсболе заставляла питчера настраиваться на серьезную драку, однако этого не произошло, и его тело сотрясалось от адреналина, не находившего выхода. Этот инцидент заодно демонстрирует, что даже такой крайне агрессивный человек, как Тай Кобб, не просто отдавался на милость бушующих импульсов. Подобно ряду других людей, построивших свою карьеру на агрессивности – например, головорезов из мафии, – Кобб мог не только позволять себе погружаться в туннель насильственных эмоций, но и распознавать ожидания других людей по поводу его поведения и играть на этих ожиданиях в свою пользу.

Похожую реакцию можно обнаружить у спортсменов во время празднования побед в соревнованиях – сочетание выражений восторга с чем-то вроде символического или усеченного гневного жеста. В бейсболе, например, игрок, совершающий хоумран, огибая базы, размахивает кулаком, а питчер после страйкаута* в решающий момент совершает жест, напоминающий боксерский удар. На ряде фото можно увидеть вскинутые вверх кулаки и выступающие нижние челюсти питчеров.

Анализ ритмического самововлечения, включающий приватные формы заклинаний магического характера, таких как проклятия и плач, см. в работах [Collins 2004: 205–211; Katz 1999, в особенности 18–83 и 229–273].

Мы склонны воспринимать подобный смех во время злодеяния, совершаемого в момент наступательной паники, как еще одно доказательство исключительной моральной испорченности преступников. Однако это представление относится к «народной психологии», в которой перевернут фактический порядок причинно-следственных связей; истерический смех представляет собой выражение неконтролируемой самововлеченности.

Рабочая группа по расследованию военных преступлений армии США во Вьетнаме представила свидетельства аналогичного инцидента, когда американские пехотинцы в сентябре 1969 года нападали на деревни в долине Ку Сон, убивая животных заодно с мирными жителями и детьми и одновременно поджигая дома в ходе зачисток против партизан. Краткое изложение этих документов см. в: Los Angeles Times, 6 августа 2006 года, р. A9.

На основании имеющихся данных трудно оценить, какая часть японских солдат и с какой степенью энтузиазма участвовала в резне. Как уже было показано на примере соотношения между стреляющими и нестреляющими солдатами в исследованиях Маршалла (более подробно мы вернемся к этой теме в главе 10), практически во всех коллективных действиях основную часть насилия осуществляет небольшая часть группы; однако там, где жертвы совершенно беспомощны, многие присоединяются к лидерам, совершающим насилие.

Автором этого термина является Уильям Джеймс, а в социологию его привнес Эверетт Дин Мартин [Martin 1920].

Этот пример Йона Рабе*, члена нацистской партии, который пытался остановить убийства в Нанкине и даже писал письма с протестами своему партийному руководству в Германии с просьбой принять политические меры в отношении японцев [Chang 1997: 109–121], еще раз демонстрирует ситуационный характер зверств. Даже нацисты при всех их зверствах демонстрировали жестокость не во всех ситуациях; там, где их не поглощала собственная динамика убийств, они могли занимать позицию сторонних наблюдателей, шокированных подобным насилием.

* Йон Рабе (1882–1950), чьими усилиями во время Нанкинской резни было спасено до 300 тысяч китайцев, был чрезвычайно статусной фигурой. Он прибыл в Китай еще в 1911 году в качестве сотрудника компании Siemens, а в 1931 году возглавил ее местное подразделение. После возвращения в Германию в 1938 году Рабе был арестован гестапо по подозрению в симпатиях к коммунистам, однако вскоре его отпустили. После капитуляции Германии в 1945 году Рабе проходил подозреваемым в соучастии в нацистских преступлениях, однако и в этот раз все обвинения с него были сняты. – Прим. пер.

В этом отношении они аналогичны более безобидному феномену «разгульных зон», рассмотренному в главе 7.

Наличие у официально проводимой политики непреднамеренных последствий, приводящих к совершению зверств, является еще одной разновидностью «ответственности верхов». Джеймс Уильям Гибсон в своей работе [Gibson 1986] делает основной акцент на том, что во время войны во Вьетнаме к нечеткости определения того, кто именно является участником боевых действий, и к убийствам мирных жителей привело приоритетное внимание американского военного командования к высокому уровню потерь противника с целью калькуляции достигнутого прогресса в войне на истощение. Такое объяснение соответствует классической организационной теории о непреднамеренных последствиях целенаправленных действий и, скорее всего, является верным. Тем не менее убийства мирных жителей происходили не в любом возможном столкновении, а в отдельных ситуациях; во многих из них присутствовала эмоциональная динамика наступательной паники, хотя и трудно установить, в какой доле инцидентов она проявлялась.

Например, массовые изнасилования, как правило, являются результатом наступательной паники, которая открывает возможности для «моральных каникул». И наоборот, «моральные каникулы», как будет показано в главе 7, могут случаться сами по себе, без присутствия наступательной паники.

Эта пассивность не является константой – она имеет ситуационный характер. Например, в 1938 году один еврейский активист убил в Париже немецкого дипломата, а в 1943 году в Варшавском гетто произошло два вооруженных восстания. Евреи проявляли пассивность во время депортаций и в лагерях смерти, где вся атмосфера взаимодействия была подготовлена таким образом, чтобы нацисты доминировали не только физически, но и эмоционально.

С появлением артиллерии, пулеметов и другого смертоносного оружия дистанционного действия в продолжительных сражениях с атаками на оборонительные позиции окопавшегося противника армии несли более значительные потери – в качестве примера можно привести Наполеоновские войны, гражданскую войну в США и две мировые войны. В американской гражданской войне потери в крупных сражениях варьировались от минимальных показателей 6–12% до максимальных 25–29%. В указанных условиях тяжелые потери обычно несла атакующая сторона, если только не происходило внезапного разгрома противника и его панического отступления, как в случае с северянами в сражении при Чикамоге и с войсками Конфедерации в битве при Чаттануге в 1863 году [Griffith 1986: 46; 1989].

Юлий Цезарь явным образом выбирал подобные цели для нападения во время одного сражения на продолжительном марше в ходе своей африканской кампании: «Когда затем был дан сигнал и враги уже вяло и небрежно метали свои снаряды, он [Цезарь] вдруг бросил на них свои когорты и эскадроны. В одно мгновение враги были без всякого труда прогнаны с поля» [Цезарь 2020: 473].

Случаи, когда локальное разгромное поражение влечет за собой деморализацию и дезорганизацию целой армии, по-прежнему имеют место даже в условиях современной механизированной войны. В качестве примеров можно привести катастрофическое отступление итальянской армии после сражения при Капоретто в 1917 году и реакцию французской армии на немецкий блицкриг в 1940 году. Основные особенности наступательной панической атаки воспроизводятся на макроуровне, когда одной из сторон удается парализовать противника, навязав ему собственный эмоциональный ритм. Во время войны в Персидском заливе в феврале 1991 года иракские войска перешли к паническому отступлению на автомобилях, устремившихся по шоссе из Кувейта в направлении Ирака. Их безжалостно обстреливали американские летчики – эта военно-воздушная версия наступательной паники привела к тысячам жертв, а пилоты докладывали о результатах своих действий в состоянии восторга от стрельбы по легким целям. В рамках конвенциональной стадии войны в Ираке в марте – апреле 2003 года нападения американцев настолько дезорганизовали иракскую армию, что она испарилась – организованное сопротивление оказали лишь немногие ее подразделения. Как и в случае с наступательной паникой в менее крупных масштабах, соотношение потерь победителей и проигравших было крайне диспропорциональным. У немцев во французской кампании 1940 года потери составили 1:150 солдат противника, тогда как практически вся французская армия оказалась в плену; в Войне в заливе потери США составили 1:3000 солдат противника, при вторжении в Ирак – 1:1400, а для Ирака обе эти войны привели к дезинтеграции армии, которая насчитывала сотни тысяч человек [Biddle 2004; Lowry 2003; Murray, Scales 2003] (см. также: www.icasualties.org/oif). На ситуационную природу таких расхождений в потерях указывает тот факт, что относительный уровень потерь армии США оказался гораздо выше на стадии партизанской войны, которая последовала за оккупацией Ирака, когда обе стороны вели боевые действия без распада своих организационных структур.

В то же время стоит упомянуть, что события развивались совершенно иначе на Балканском театре Первой мировой, где в итоге произошел классический обвал фронта с далеко идущими политическими последствиями. После затяжного противостояния сторон на Салоникском фронте, начавшегося осенью 1915 года, войска Антанты в сентябре 1918 года смогли всего за две недели нанести решающее поражение Болгарии, выведя ее из войны. После этого военные действия были перенесены на оккупированную Австро-Венгрией территорию Сербии, освобожденную в течение месяца, а затем сербская армия, почти не встречая сопротивления, заняла исторически входившую в состав Венгрии территорию Воеводины (регион к северу от Савы и Дуная), которая по итогам войны была присоединена к Королевству сербов, хорватов и словенцев и в настоящий момент является автономным регионом Сербии. – Прим. пер.

Коридор здания имел пять футов в ширину и семь футов в длину [1,5×2,1 метра]. Двое полицейских вели огонь, выпустив каждый по 16 пуль, и эти действия оказались заразительны для двух их коллег, которые вместе выпустили еще девять пуль (см.: New York Post, 9–13 февраля 1999 года, USA Today, 28 февраля 2000 года, www.courttv.com/archive/national/diallo).

Дальнейшее изложение во многом опирается на работу Дональда Л. Хоровица [Horowitz 2001], в которой представлено исследование 150 случаев этнического насилия. Почти все они относятся к периоду после Второй мировой войны, главным образом в Азии, Африке и постсоветских странах, с наибольшим количеством примеров столкновений между индуистами и мусульманами в Индии.

См.: [Horowitz 2001: 80]. Описанное особенно характерно для беспорядков на этнической почве в Южной Азии и Африке, а не для расовых волнений в США. Однако в ситуациях, когда происходят линчевания по расовому признаку, зачастую имеет место схожий процесс: появляются преувеличенные слухи о ритуальных посягательствах, которые, в свою очередь, получают ответ той же монетой – в виде слухов о соответствующих ритуальных увечьях [Senechal de la Roche 2001; Allen 2000]. Поскольку первоначальный слух, как правило, не соответствует действительности, распространяемые в этот период изображения увечий в большей степени представляют собой формирования образности, предвосхищение или планирование того, что будет сделано с жертвой.

Один из таких случаев произошел в Гуджарате на западе Индии в промежутке с 27 февраля по 2 марта 2002 года, когда мусульмане закидали бутылками с зажигательной смесью два железнодорожных вагона, забитых индуистскими активистами, которые проезжали через эти места, следуя к одному сакральному месту в центральной Индии, оспариваемому двумя конфессиями. В этом инциденте погибли 58 человек, а за три следующих дня нападений индуистов на мусульманские деревни несколько тысяч жителей оказались в ловушке и сгорели заживо, пока на место событий не пускали пожарных (см.: Human Rights Watch 14, no. 3 [April 2002]; онлайн-версия: http://hrw.org/reports/2002/india/).

«Как только беспорядки приобретают интенсивный характер, любой возможный настрой жертв на сопротивление и ответные удары почти наверняка исчезнет. В относительно немногих случаях серьезного сопротивления на ранних стадиях беспорядков присутствовали сообщения о жертвах, которые затем становились „удручающе пассивными и позволяли резать себя, как овец“» [Horowitz 2001: 74].

Кроме того, цели нападения не выбираются по принципу максимальной культурной дистанции. Сравнивать близкие объекты проще, чем далекие, поэтому близкие этнические мишени часто имеют относительное культурное сходство с нападающими [Horowitz 2001: 187–193].

В отдельных случаях меньшая этническая группа может напасть на более многочисленную. Хоровиц называет такие случаи, когда одна из групп уступает в численности из‑за более высокой рождаемости или иммиграции конкурирующей группы, «демографией отчаяния» [Horowitz 2001: 393]. Но и в этих случаях также всегда имеет место локальное количественное превосходство: нападения совершаются только в тех районах, где баланс сил благоприятен, а их мишенью оказываются более воспитанные группы среднего класса, которые не склонны прибегать к насилию. Более «прогрессивные», образованные, урбанизированные и принадлежащие к среднему классу этнические группы редко бунтуют против менее «передовых» по этим критериям групп, хотя иногда могут выступать базой для вербовки участников партизанских или террористических движений [Ibid.: 180].

Например, Хоровиц [Horowitz 2001] указывает на то, с какой тщательностью группа, готовящая беспорядки, может выбирать цели, избегая ложно положительных результатов – представителей не той этнической группы, которых можно принять за подходящих жертв. Это можно рассматривать как некую форму расчетливой рациональности, позволяющей вести борьбу только с избранной в качестве мишени этнической группой, избегая появления новых врагов и необходимости вступать в конфликт с несколькими противниками одновременно.

Это предположение Коллинза может служить вполне рабочей гипотезой для реконструкции событий «июльских дней» в Петрограде. В отличие от Кровавого воскресенья 9 (22) января 1905 года, когда огонь по демонстрантам велся по приказу (в частности, приказ о расстреле на Полицейском мосту на Невском проспекте отдал полковник Николай Риман, первым выстреливший в толпу), детали расстрела демонстрации на Невском проспекте 4 июля 1917 года до сих пор оставляют массу вопросов. Автором приведенного в оригинале книги Коллинза знаменитого снимка расстрела, сделанного с крыши петроградского Пассажа, является Виктор Булла, представитель известной династии фотографов. По утверждению исследователя жизни и творчества этой семьи Юрия Светова, сразу после «июльских дней» публикация снимка в России была запрещена цензурой, расследования инцидента не проводилось. В интервью «Санкт-Петербургским ведомостям», посвященном столетию этих событий, Светов отмечал: «Информации, где похоронили жертв расстрела на углу Невского и Садовой, нигде в газетах нет. Нет даже их имен. Кто были эти люди – до сих пор остается загадкой. Кто стрелял и откуда – тоже до сих пор неизвестно. Никто не взял на себя ответственность за этот расстрел. Есть только догадки и версии» (см. https://spbvedomosti.ru/news/nasledie/kto_nbsp_strelyal_i_nbsp_kto_pogib/). – Прим. пер.

Во время шествия в Петербурге после первого столкновения несколько мятежных солдат, находившихся в рядах демонстрантов, открыли ответный огонь, и в дальнейшем правительственные войска отступили; с каждой стороны оказалось примерно одинаковое количество убитых и раненых [Троцкий 1997].

Описание того, что испытывает жертва полицейского нападения именно в таких обстоятельствах, приводит Билл Бьюфорд [Buford 1990: 303–308]. В качестве журналиста, сопровождавшего большую группу британских спортивных хулиганов во время одного из матчей чемпионата мира по футболу, проходившего на Сардинии, он очутился на пути у итальянской полиции, которая пошла в контратаку на большую группу хулиганов, только что устроивших бесчинства в городе. Бьюфорд решил отделиться от толпы и присесть на землю в оборонительной позе, прикрыв голову руками, в расчете на то, что отделается просто легким ударом, пока полицейские будут направляться в сторону основной группы, чтобы напасть на нее. Но вместо этого он неосознанно занял наиболее уязвимую позу жертвы, которая привлекла внимание трех полицейских – они долго избивали журналиста, пока тот лежал на земле, пытаясь прикрыть уязвимые части тела. Похоже, что такая поза подстрекает полицейских устроить мини-соревнование в попытке оторвать плечи и ладони жертвы от земли, чтобы можно было наносить ей более болезненные удары.

Обобщения, содержащиеся в этом разделе и в главе 11, основаны на собранной автором коллекции из четырехсот фотоснимков насилия в толпе, сделанных в период с 1989 по 2005 год в Америке, Европе, на Ближнем Востоке, в Африке и Азии. Читатель может найти многие из фотографий, упоминаемых в этой книге, с помощью поиска в следующих онлайн-архивах изображений: APImages.com, pictures.Reuters.com, procorbis.com, GettyImages.com.

Можно добавить и четвертый фактор, который привел к продолжительному избиению Кинга: полицейским, исходно возглавлявшим погоню за Кингом и первым попытавшимся его задержать, была женщина. Манера поведения Кинга, когда он в итоге вышел из машины, чтобы сдаться, в первые секунды его задержания была не столько угрожающей, сколько вызывающей. В показаниях этой женщины из полицейского дорожного патруля говорится, что Кинг схватил себя за ягодицу и потряс ею у нее на виду. Кинг не воспринимал задержание всерьез и даже демонстрировал сексуальные намеки в отношении женщины-полицейского – во всяком случае, именно так восприняли этот жест присутствовавшие на месте ее коллеги. Когда эта женщина поняла, что усмирить Кинга нелегко, она выхватила пистолет, после чего находившийся там же сержант полиции Лос-Анджелеса попросил ее отойти и сказал, что теперь арестом займутся он сам и его люди (показания с видеозаписи Court TV «The Rodney King Case», 1992). Затем Кинг бросился на полицейского, пытавшегося надеть на него наручники, и сбил его с ног, после чего второй полицейский ударил Кинга дубинкой по лицу, и избиение продолжилось. Все это соответствует закономерности, в целом характерной для драк, хотя чаще такие инциденты происходят во время гулянок, в барах и ночных клубах: мужчины более склонны драться в присутствии женщин (см. работу Дэвида Грейзиана: [Grazian 2003: 21], а также данные получены автором из личного общения с ним в 2004 году). Это не означает, что они дерутся именно из‑за женщин – собранная автором подборка этнографических данных из студенческих отчетов демонстрирует, что мужчины, которых не сопровождают их подруги, устраивают драки с другими мужчинами без подруг. Все это можно рассматривать как особую разновидность эффекта стороннего наблюдателя: присутствие женщин, даже если они совершенно пассивны, как правило, способствует тому, что мужчины ведут себя более задиристо по отношению друг к другу и допускают ситуации, когда конфронтация перерастает в насилие. В определенном смысле и Кинг, и полицейские, которые взялись его арестовать вместо своей коллеги-женщины, выпендривались именно перед ней. Таким образом, на микроуровне эскалация напряженности продолжалась даже после окончания погони.

Похожая цепочка событий, случившихся в 1901 году в Западной Виргинии, закончилась судом Линча. Все началось с того, что шеф полиции одного городка погнался за чернокожим, убегавшим от задержания за нарушение порядка на улице; в ходе последующей стычки чернокожий выстрелил в полицейского из своего револьвера и выпрыгнул в окно, после чего его стала преследовать толпа из пятисот человек, которые собрались поглазеть на драку. Беглец сумел пробежать полмили, после чего был схвачен, избит и повешен на дереве [Allen 2000: 193].