– Милый, попрощайся с Вайолет, – сказала Ханна.

– Приятно было познакомиться, – произнес Джона. Вайолет его оценивала, он кожей чувствовал. Кстати, она свою кружку на столе забыла.

– И мне. Правда-правда.

После этого повтора слова «правда» Джона всерьез заподозрил, что Вайолет они больше не увидят.

«Экомаргиналы» – вот самое мягкое слово, которое нашлось у Вайолет для характеристики патронатных родителей Джоны. Ханна – типичная «ботаничка» из пригорода. Дом запущенный, причем непонятно: бардак – это форма политического протеста или просто стиль жизни. Терренс, персонаж в футболке с портретом Матисьяху[21], явился на кухню из какого-то чулана и проторчал там ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы представиться Вайолет и сложить ладони в йогическом «Как дела?». Теснота и куча хлама; соседский питбуль цепью к дереву прикован. Вайолет находилась в считаных кварталах от Фэйр-Окс-стрит, где тихие улицы затенены вязами, – но, стоя перед дверью, прижимала к боку сумочку с нехарактерной для себя судорожностью. Наконец ей соизволили открыть. Ханна сразу повела Вайолет в крохотную душную кухню; стены там были декорированы абстракциями, в которых угадывались очертания женских половых органов, а также пятнами брызг, имевших отношение к пищевым продуктам.

– Я художник, – пояснила Ханна, перехватив взгляд Вайолет.

Вайолет кивнула, натянула улыбку, сложила руки под грудью.

– Предпочитаю смешанную технику, но мне также нравятся работы кустарей из стран третьего мира, – продолжала Ханна.

– А кому они не нравятся? – Лишь когда фраза сорвалась с языка, Вайолет сообразила: в ней легко прочесть насмешку. – В смысле, мой муж привез мне из деловой поездки непальский браслет. Такая, знаете, замысловатая, тонкая работа…

– Какой вид деятельности забросил вашего мужа в Непал?

Вот интересно, можно еще сильней покраснеть? Кажется, да; кажется, это не предел.

– Мой муж – адвокат. Специализируется на защите интеллектуальной собственности. Вообще-то… вообще-то он купил браслет в Нью-Йорке. На благотворительной ярмарке. Надо уточнить, на что конкретно собирали деньги…

Ханна улыбнулась, несколько разрядив обстановку. Собственно, все из-за ее голоса; это Ханнин голос заставил Вайолет потерять бдительность, согласиться на личную встречу. «Нам нужна ваша помощь», – сказала по телефону Ханна. Униженно прозвучало, жалко, а у Вайолет к подобным интонациям иммунитета нет и не было.

– Вы готовы его увидеть, Вайолет?

– Я? Да. Конечно. Готова. Да.

Ханна позвала его по имени, и через секунду послышались тяжелые шаги. Прежде чем Джона возник на нижней ступени лестницы, Вайолет осознала: до его появления она выдохнуть боялась.

Красивый мальчик, спору нет. Правда, сутулится, но это возрастное, зато глаза большущие, ясные, а волосы того насыщенного кофейного оттенка, которого отчаянно добиваются мамочки, знакомые Вайолет по детскому саду, куда она возит Уотта. Когда Джона родился, Вайолет отказалась на него взглянуть, на руки не взяла. С ее согласия за врачом поспешила Венди – убедиться, что ребенок живой и здоровый. Венди потом разглагольствовала: редко, дескать, когда новорожденные такие милашки – ни «просяных пятнышек», ни отечности, кожа – и та не сморщенная. Словом, миг встречи должен был запустить некий процесс – а не запустил. Только тошноту вызвал. Вайолет дернулась на стуле, поднялась, простерла к мальчику руки. Вышла пародия на приветственное объятие, как если бы пластиковой кукле взбрело притвориться живой женщиной.