– Что это значит? – вежливо осведомился Джона.

– Ой, извините. – Вайолет смутилась. – Я хотела сказать, что получила диплом юриста в Чикагском университете.

– Страна высоколобых и оторванных от реальности, – выдал Джона. Ханну процитировал. Обе, и Вайолет, и Ханна, густо покраснели.

Вайолет взяла себя в руки первая – ойкнув, вымучила смешок.

– Очень престижное учебное заведение, – прокомментировала Ханна. Предала Джону.

– То есть вы адвокат? – уточнил он.

Вайолет стала совсем пунцовая:

– По профессии – да. Но я сейчас не практикую.

О детях он уже спрашивал, в частности о мальчугане с каштановыми кудряшками (фото попалось ему, когда он гуглил саму Вайолет). Есть и второй малыш, Эли; ему два года, а он уже ходит в подготовительную группу[17] и играет в ти-бол[18]. Джона знал также, что муж Вайолет – крутой адвокат, а сама она (по ее же словам) – «неравнодушная мать, активно участвующая в жизни своих сыновей». Джоне казалось, посыл он верно расшифровал: «Ублюдок в худи со Стьюи Гриффином[19] в мой дом не войдет». Странно, что в Ханнином лице надежда еще не погасла. Лэтроп-хаус, думал Джона, совсем не так уж плох. Отдельным старшеклассникам даже собственные комнаты предоставляют.

– Мои родители и сейчас живут в старом доме. – (Ханна – Джона ведь заметил! – на этих словах оживилась.) – Папа – пенсионер, – продолжала Вайолет, – а мама… у нее свой бизнес. Магазинчик хозтоваров на…

– Так это ей принадлежит «Мэллориз»? Мы обожаем этот магазин. Погодите, Вайолет. Неужто ваша мама – та очаровательная блондинка с парой собак на переднике? Забыла, как порода называется…

– Лабрадоры. Да, это она и есть. Я вот что хочу сказать, Ханна. Я… В общем, мама не в курсе… ну, вы понимаете. Так вот, я была бы вам очень обязана, если бы вы… Ну, словом, я надеюсь…

Из Ханны будто воздух выкачали.

– Разумеется, я вас понимаю, – процедила она.

– Это только на время. Я обязательно… – Вайолет снова принялась дергать свои кольца. – У меня три сестры.

– Три, – повторила Ханна.

Джоне вспомнилась другая ее фразочка – «бесконтрольное размножение».

– Мои родители – католики, – виновато пояснила Вайолет и сразу спохватилась. – Не в смысле – упертые католики, не подумайте. Обыкновенные, среднестатистические – без этого вот фанатизма. Просто о контрацепции понятия не имеют, и все. А вообще люди как люди.

– Я слыхал, что привычка трахаться без резинок передается по наследству.

Вырвалось будто против воли. Нет, честное слово, Джона этого не хотел. У Ханны лицо перекосилось – вот-вот заплачет. И у Вайолет, кажется, слезы близко, хотя по темноглазым труднее судить.

– Джона, – выдохнула Ханна. Даже не пнула его под столом, как раньше. Вот это, наверно, она и имела в виду, объясняя Джоне про самосаботаж.

– Все в порядке, – зачастила Вайолет. – Нет, честно. Так и есть на самом деле. Только… большое спасибо, мне, кажется, пора идти. Номер сотового я вам оставила. Звоните в любое время.

Вайолет поднялась. Ханна беспомощно взглянула на Джону.

– Круто, – ляпнул он. – Спасибо за деньги.

Вайолет буравила его взглядом, поддергивая на плече ремешок сумочки.

– Очень приятно было с тобой встретиться.

– Побудьте еще! – почти взмолилась Ханна, вставая.

Джона заметил степень ее волнения. Стыдно сделалось – хоть провались.

– Он не то имел в виду, Вайолет. Просто в нашем доме острят по поводу и без и юморок у нас весьма эклектичный.

– Дело не в этом. Мне просто пора ехать за детьми.

– Я вам позвоню, – с безнадежностью в голосе произнесла Ханна.

Вайолет кивнула:

– Конечно. В любое время.

Пристраивают, как щенка или комод какой-нибудь, с горечью думал Джона. И лишь на том основании, что женщина, произведшая его на свет, оказалась не готовой к роли матери; на том основании, что жизни приемных родителей отнял виадук. Джона вообще не знал, что он не родной, пока не погибла его мама – та, другая, с мягкими рыжими волосами, с фирменной «колыбельной» о том, как одного дяденьку держит в Мобиле мемфисский блюз