– Небось этот шибко благородный обгадился со страху? – предположила из вредности Рута, и всё девочки невольно так и прыснули. Даже Заряна не утерпела, хотя и успела погрозить пальцем.

– Да нет, ноги сильно промочил. Надо мальчишку попарить, чтобы потом не лечить, – пояснила Липа, когда отсмеялась. И неожиданно добавила, пристально уставившись на Руту: – Пошли со мной.

– Куда? – удивилась дочка ведьмы.

– На Кудыкину гору.

– Не пойду! Уж и пошутить нельзя? – не понравилась девочке такая таинственность.

– Просто в коридор выйдем, дело к тебе есть, – настаивала Липа.

В коридоре она завела Руту в небольшую стенную нишу возле окна и вдруг вынула из-за пазухи тёплый и немного мятый пучок… руты. Растение всё ещё украшали мелкие жёлтые цветочки, ведь упрямая рута цветёт долго и упорно. До поздней осени, словно бросая вызов наступающему предзимью.

– Держи! – Вручила Липа пучок, согнувшись при этом в глубоком шутливом поклоне. – Дарёнка тебе со всем почтением от одного отрока.

– Кто такой? – опешила дочка ведьмы.

– Местный, из обители, – подмигнула Липа, и Рута почему-то подумала о Тавре. Приёмный сын Бера и травницы Дайвы, он мог хоть немного разбираться в растениях и знать их названия.

– Может тот отрок Дайве хотел руту передать? На зелья и снадобья, а ты поняла, будто Руте? – продолжала недоумевать дочка ведьмы.

– Вот же поперечница! И поняла я верно, и передала, кому следует.

– Да зачем мне это?

– Прямо таки не ведаешь, зачем дарят цветы? – усмехнулась Липа. – Или благородный заморский ухажёр не по сердцу?

– Веник от пучеглазого филина?! – страшно возмутилась и, одновременно, почему-то вспыхнула, как маков цвет, Рута.

– Бедный барончик, уже и прозвище ему придумала зазорное, – вздохнула Липа. – Чем он тебе плох? Я когда нашла Ильриха под утро на опушке, тот совсем замученный был. Промокший, бледный, но едва разглядел в свете моего фонаря цветы, тут же бросился их собирать. Для тебя.

– За что по сусалам и получит! Не желаю, чтобы обо мне и этом скудоумном все судачили! – совсем разъярилась Рута.

– Скорая же ты на расправу, – ещё тяжелей вздохнула Липа, старательно пряча улыбку. – Лучше бы горемычный барончик, как все остальные, влюбился в Позёмку. Та хоть с мальчишками не дерётся.

– Потому что ледышка, а что уж у тихони внутри – никому не ведомо! Может целый чёрт! – опять огрызнулась дочка ведьмы, не замечая, что ведёт себя словно собака на сене – ни себе, ни людям.

– Ну-ну, – тонко усмехнулась Липа и вернулась в травницкую, оставив Руту злиться в одиночестве.

Впрочем, та тоже вернулась почти следом. Сразу после того, как выкинула бедные цветы за окно под дождь.

И дни пошли своим чередом, заполненные в основном учёбой и вечерней болтовнёй за рукоделием. С ним устраивались возле печки всё в той же уютной травницкой.

Девочки, школьные подруги, добровольно взялись готовить Руту к холодам, ведь запаса тёплой одежды у неё не было. Заряна и Позёмка вязали по паре тёплых чулок, Липа небольшую шаль, а малышки ягини, пусть и не слишком умело, каждая по варежке. Дайва же скроила и сшила Руте длинный жупанчик из толстого сукна, какие носят свебы. На самые холода поверх жупанчика следовало надевать меховую безрукавку, и тут уж постарался Бер. Принёс выделанные заячьи шкурки, из которых всё та же Дайва скроила и сшила безрукавку. Сама дочка ведьмы пока ни вязать, ни шить не умела, но старательно всему училась. Вспоминая всякий раз свою матушку, память о которой сейчас позорила.

Меж тем осень перешла в предзимье и печку стали топить не только в травницкой, но и в спаленках девочек. А когда на мёрзлую землю лёг снег, который уже не растаял, в обитель Ордена, из Муромских лесов, соизволила прикатить на высоких саночках тамошняя ягиня. Пожилая, хромая, но вовсе не древняя старуха. Статная, с низким звучным голосом и жуткая щеголиха! В крытой богатой парчой соболиной шубке, узорчатых красных сапожках и круглой шапочке, расшитой речным жемчугом. Рута всё это хорошенько разглядела, потому что гостья, прямо с дороги, появилась с утра пораньше в их спальне.