Как только оказываемся в квартире, куртки и обувь летят в сторону.

— В комнату, — бормочу между поцелуями.

Матвей берет направление в мою спальню, толкает дверь, по-прежнему удерживая меня на руках.

Трогаем друг друга. Мозг отключается в этот момент.

— Скучал по тебе, — шепчет мне в губы, укладывая на кровать.

— И я, — крепко обнимаю его за шею, тяну на себя.

Мы целуемся как сумасшедшие, еще немного, и сожрем друг дружку. Точно-точно.

Желание зашкаливает. Мышцы живота сжимаются, и я сгораю от нетерпения.

Мир закручивается волчком, и я не вижу вокруг себя ничего. Только Матвей. Его глаза, губы. Переполняюсь его запахом. Дрожу в крепких объятиях. Наслаждаюсь каждым прикосновением.

Мот скользит языком мне в рот, прижимает к кровати, сжимает ладонью мою промежность, издавая какой-то хриплый звук.

Краснею до кончиков ушей, если честно, но каждое его новое действие распаляет сильнее предыдущего.

Я чувствую его возбуждение и сама от этого возбуждаюсь только больше.

— Моя девочка.

Улыбаюсь. Его слова обволакивают нежностью. Хочется пищать от переизбытка счастья.

Обезумев от ласк, издаю громкие стоны, пока мозг не цепляется за какие-то дикие, просто кощунственные мысли. Разум проясняется, а градус возбуждения в теле падает. Не знаю, почему думаю об этом. Зачем? Но пальцы на руках немеют, а тело будто парализует. Я больше не чувствую его прикосновений, не испытываю кайфа от них.

— У тебя кто-то был за этот месяц? — упираюсь ладонями Шумакову в грудь, чуть отталкивая от себя. Он уже снял с себя футболку и задрал мою до ключиц, обнажив грудь.

Матвей смотрит мне в глаза, моргает, а его пауза затягивается в этот момент. Я слушаю звенящую тишину и проваливаюсь в бездну.

— Нет, — качает головой. — Не было.

— Тогда почему ты так долго молчал? — бормочу и покрываюсь мурашками. Хочется сжаться в комочек.

Мот упирается кулаком в матрас, пружинит, а потом резко отталкивается. Поднимается на ноги, лишая меня своего тепла. Мои пальцы зависли в воздухе, там, где еще недавно упирались ему в грудь.

Слышу биение собственного сердца. Нервничаю. Кусаю губы. Зажмуриваюсь.

Не нужно было спрашивать, но назад слов не забрать, а время не имеет свойства перемотки.

Шумаков треплет свои волосы, подбирает футболку с кровати, надевает ее на себя, цепляя меня при этом колючим взглядом.

— Потому что сложно соображать, когда у меня на тебя стоит. Поэтому молчал, — хмурится и отходит к окну. Упирается ладонями в подоконник, перед этим отмахнув тюль в сторону. — Не до баб как-то этот месяц было. Ты мне весь мозг качественно так вытрахала, Алён. Серьезно.

Подтягиваю колени к груди и негнущимися пальцами поправляю на себе кофту.

Кажется, мы откатились к тому, с чего начали. Злость, непонимание, недоверие…

— Извини, — облизываю сухие губы. — Я просто… Я не знаю, зачем спросила. Просто вырвалось.

Матвей кивает, продолжая смотреть на наш двор из окна. В какой-то момент смотрит на циферблат часов на своем запястье и сует руку в карман.

— Поеду.

Заторможенно поднимаюсь на ноги, шлепаю следом за Шумаковым в прихожую. Наблюдаю, как он надевает пальто и обувается.

— Не обижайся, — бормочу.

Не уверена, что он меня слышит, если честно.

Мот поворачивается, ловит мой взгляд. Долго смотрит прямо в глаза и делает шаг навстречу. Когда оказывается рядом, проводит кончиками пальцев по моей руке. От локтя до запястья. Это приятно. Очень и очень приятно.

— Я не понимаю, Алёна, — произносит устало. — Вообще уже не понимаю, чего ты от меня хочешь. Как ты себе представляешь наши отношения, — морщится, — на расстоянии, если в твоей голове, — хмурит лоб, — если думаешь, что я сплю со всеми направо и налево?