— Я так не думаю, — отрицаю и для усиления эффекта качаю головой. Мол, нет, ты не так понял. Хотя разве можно было мои слова как-то иначе интерпретировать? Я же вполне четко задавала вопрос.

— Угу. Я так и понял. Сегодня особенно, — улыбается краешками губ. — Вот. — Достает из внутреннего кармана пальто карту и протягивает мне. — Если что-то понадобится.

Смотрю на пластик в его руках и покрываюсь льдом. Зачем он так? Я не просила. Я ничего у него не просила.

— Зачем? — сглатываю. Мороз по коже.

Он решил, что мне от него деньги нужны? Что набиваю себе цену всеми своими словами и действиями? Это же не так!

— На ежедневные расходы. Стоит есть что-то кроме жареной картошки и макарон в твоем положении. Плюс расходы на врачей. Витамины там всякие, — пожимает плечами.

Его рука все еще висит в воздухе. К карте я не притронулась.

Стыдно. Так стыдно. Щеки огнем горят.

Если бы не ребенок, ничего бы между нами больше не было. Он просто бы уехал в свою красивую жизнь, которую любит. Я же продолжила бы жить так, как и раньше. Трудно, да, но мы слишком разные, чтобы быть вместе. Настолько, что я до сих пор не вижу для нас будущего.

— У меня есть. Я работаю, Матвей.

— Будет еще, — кладет карточку на тумбочку, когда понимает, что в руки я ее не возьму.

— Забери. Не надо. Правда, Матвей…

Шумаков проходится по мне взглядом, который заставляет замолчать. Сглатываю и опускаю голову. Другая на моем месте, вероятно, радовалась бы, а я чувствую себя так, будто ребенок, что живет внутри меня, единственная возможность изменить свое финансовое положение. И это мучает. Сильно. Как и то, что только этот ребенок вынуждает нас столкнуться в точке невозврата, которая свяжет нас на всю жизнь, не беря в расчет то, насколько мы разные.

— Пусть будет.

Мот поджимает губы, барабанит пальцами по поверхности тумбы, на которую положил карту, и делает шаг к двери.

Хочется его обнять на прощание. Пальцы на руках сводит от этого желания. Но я стою молча, опустив голову, подглядывая за тем, как Матвей вот-вот уйдет, из-под полуопущенных ресниц. Сердце сжимается в этот момент и так сильно ноет в груди, что хочется кричать, ну или заплакать. Горько и отчаянно.

— Забыл. По поводу переезда я подумал, что если ты не хочешь ехать со мной, то я могу снять тебе квартиру. Здесь.

Вздрагиваю от этого предложения. От слов, которые в данной ситуации просто добивают.

— Зачем? — шепчу.

— Тебе нужно высыпаться, да и вообще, — окидывает взглядом нашу скромную прихожую.

Злюсь, конечно. Никто не выбирает, в какой семье ему родиться. Ни я, ни он не выбирали…

— И с работой тоже стоит завязывать тебе.

Хочется огрызнуться, выпалить, что-то вроде: «Я сама решу… Ты не имеешь права». Но я молчу.

— Может, что-нибудь скажешь?

Матвей давит голосом. Вроде и спокойно спрашивает, но я каждой клеточкой тела чувствую его злость. Ее много, просто она прячется в недрах его души. Он сам ее прячет.

— Спасибо, — отвечаю, не поднимая глаз.

— Блядь, — выдает запредельно устало, — Алён, я реально не знаю, что могу еще сделать и сказать. Придумал вот так, на большее, видимо, ума не хватило. Не знаю, — легонько бьет костяшками пальцев в стенку. — Или, может быть, ты и правда хотела аборта, а я тебя как бы принуждаю сейчас рожать, — хмурится.

Вздрагиваю. Каждое слово — хлесткая пощечина.

Мотаю головой, собираясь с духом, чтобы хоть что-то ему ответить сейчас, потому как я настолько разбита, что сил говорить вообще нет.

— Я хотела. Просто мне кажется, что для тебя это обуза будет. Тебе уже приходится, — смотрю на карточку. — Ну вот все это. А у меня очень много ответственности не только перед тобой и нашим ребенком. — Всхлипываю. Слезы щиплют нос. — А я… Я совсем не знаю, что мне со всем этим делать теперь.