– Блюм! Не рви душу! – попросил Ромашин.

Из коридора донесся громкий, возмущённый возглас Руси.

– Варька! Выходи!

Разгневанная Руся снова вошла в кухню, уселась в плетеное кресло.

– Именно сегодня ей надо встать в такую рань и занять ванную! – возмутилась она.

– Едем с Варей в Симферополь, – пояснил Ромашин.

– С самого раннего ранья?! – проворчала Руся. – Что за срочность такая? И что она там в ванной так долго намывает?

– В Симферополе надо быть к трём часам. Это очень важно. Варя всю ночь не спала, нервничала. Я слышал, как она наверху ходила. Возьмут – не возьмут. Примут – не примут.

– Здесь переспала со всеми подряд!.. Конечно, теперь только в Симферополе и возьмут! – заявила Руся.

Ромашин возмущённо, но смиренно вздохнул, возражать младшей дочери не стал, взглянул в сторону одной из трёх дверей, что выходили в общую гостиную, где в дверном проеме стояла в розовом атласном халате, с чалмой из полотенца статная красавица, с огромными печальными глазищами, его старшая дочь. У Вари были такие же роскошные, русые волосы, как и у младшей сестры, но изумительная фигура, тонкая талия, затянутая пояском атласа, крепкая грудь значительно повышали, в глазах мужчин всех возрастов, её статус красивой, неотразимой женщины. Руся повернула голову, тоже заметила сестру, злобно фыркнула, выбросила себя из кресла, оттолкнувшись от подлокотников, прошла мимо Вари в ванную комнату, ни столько примирительно, сколько оправдательно для самой себя тихо сказала:

– Прости. Но я сейчас сойду с ума! У меня мозг в горошинку сжался! Скажешь хоть слово, – загрызу.

Когда за Русей захлопнулась дверью ванной комнаты, намеренно громко зашипела вода душа, Варвара обратилась к отцу и к доктору Блюменкранцу:

– У всех такое же мнение?

– Варечка, вы о чём? – ласково проблеял Блюменкранц. – Что я переспала со всеми кобелями в этом городе, – негромко пояснила она.

Ромашин сделал вид, что не услышал старшую дочь. Он с тоской всматривался в разложенные на столе листы, отделив чистые от грязных, в ржавых подтёках высыхающего кофе. Доктор Блюменкранц, молча, протёр носовым платочком круглые очки, водрузил их на нос.

– Понятно, – вздохнула Варвара. – Что ж, буду держать марку курортной шлюхи.

– Ва-аря! – возмутился Ромашин. – Не будь такой циничной.

Варвара подошла к обеденному столу, бесцеремонно допила кофе из чашки отца, заела печеньем из вазочки, вяло прошлась по кухне, остановилась в дверях.

– Что опять случилось у твоей любимой дочери? Катастрофа любви?! Пожар в груди? – спросила она.

– Какой-то парень утонул на её глазах, – оживился Блюменкранц и принялся рассуждать сам с собой. – На её глазах… Утонул на её глазах… Странное выражение? Тебе не кажется, господин литератор? – обратился он к Ромашину.

– Ничего странного. Примитивный штамп, – ответил литературный работник. – Прекрасно. Хоть кто-то отмучался, – цинично заявила Варвара.

– Варя! – возмутился Ромашин. – Не надо быть такой… такой… Оставайся доброй.

– Пап, езжай один, – мягко попросила Варвара. – Договоришься, вот и славно. А нет, так и нет. Хотя какой из меня нынче педагог?! Шлюха-секретарь в порту – вот и всё моё жизненное кредо!

Варвара, не глядя, поставила кофейную чашку на стол, как раз на чистые листы рукописи, и медленно выбрела из кухни. Ромашин, полагая, что старшая дочь выпила весь кофе, нервно и резко отодвинул чашку с разложенных на столе листов. Чашка опрокинулась. Коричневая жидкость и кофейная гуща разлились и по остальным, чистым листам бумаги. Доктор Блюменкранц судорожно поднялся со стула, беспокойно оглянулся в поисках кухонного полотенца. Вместо того, чтобы «взорваться» от эмоционального напряжения нагнетаемого дочерьми в это утро, Ромашин глубоко продышался, чтобы успокоиться, потом спохватился, строго взглянул на доктора, ища поддержку: