– Не паникуйте, дядя Блюм, привыкайте. Рано или поздно, люди сами себя уничтожат, – успокоила Руся. – Войнами, эпидемиями, радиациями. Такие уж они мерзкие твари… эти людишки, – допив морс, она вышла в одну из дверей кухни.

– Умная, мудрая девочка, – вздохнул Блюменкранц. – В кого она такая, Витя? Уж явно не в нас, – доктор вынул блокнотик из-под подушки на раскладушке, перелистал странички, нашел нужное. – Вот, Виктор, я тут заметочки делаю. Очень, мне кажется, важные. Одна моя знакомая старушка из Библии начитала. Вдруг тебе пригодится… – видя, что Ромашин расстроен испорченной статьей Либермана, негромко прочёл строки Священного писания:

– Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь». И третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки… Эти строки из Откровения Иоанна Богослова, Апокалипсис, Новый Завет… Впечатляет?

Блюменкранц подложил раскрытый блокнотик с цитатой из Библии ближе к Ромашину.

– Оставь себе, Витя, может, пригодится…

– Я – атеист, Блюм, а это значит… – беззлобно проворчал Ромашин. – Я – пустой горшок, из которого выплеснули помои, но ничем не наполнили. Я ни во что не верю. Просто существую.

– Можно, не верить, Витя, но твое «просто существую» определено сверху.

– Хватит, Блюм, проповеди читать. Сейчас мне это ни к чему.

– Но ты посмотри, какое совпадение! Какое, получается, пророчество, написанное во времена Иисуса! – оживленно воскликнул Блюменкранц.

Ромашин снисходительно покачал головой.

– Древние тексты можно, как угодно, трактовать, приспосабливать к современным событиям.

– Как угодно?! – возмутился Блюменкранц. – Трава полынь ещё называется чернобыльник. Звезда «полынь»! Чернобыль!.. Какое удивительное совпадение, Витя! Нет, это великое пророчество!

– Ну, хорошо, Блюм! Я рад, что ты проникся мудростью древнего писания. Пусть тебе это принесёт счастье на земле твоих предков.

Ромашин тоскливо осматривал мокрые, обвисшие, испорченные, печатные листы.

– Но ты сам, пророк, будешь перепечатывать пустозвонство Либермана! У меня ни моральных, ни физических сил не хватит восстанавливать текст, – заявил он доктору. – Вредитель!

– Печатать?! Одним пальцем? Я тебя умоляю, Витя. До отъезда не успею.

– Блюм, этот словесный понос меня раздражает! – Ромашин нервно потряс испачканными, мокрыми листами, будто тряпками. – Я не смогу себя заставить всё вновь перепечатывать! Катастрофа!

– Надо Розочку Мильскую просить…

– Твою скрягу, Розу- колобка?! – возмутился Ромашин.

– Зачем мою?! – негромко возмутился доктор. – Нашу, Витя! Нашу!

– Я тебя умоляю, Блюм! Она ж из дома бесплатно не выползет.

– За три рубля Роза для меня всё сделает, – успокоил Блюменкранц. – Она жадная для других. Для меня, Витя, она очень и очень добрая. Для неё я – потенциальный жених с видом на за границу!.. И сколько же тут, скажите на милость, испачканных страничек? Десять? Я думал, меньше. Тогда рубликов за пять, думаю, упрошу.

Ромашин страдальчески поморщился, тяжко вздохнул. Блюменкранц, сложив пухлые губы трубочкой, вяло подул на листы, будто пытаясь просушить бумагу.

– Старинные рукописи получились, жёлтенькие! Будто египетский папирус! – неловко пошутил он. – Вот вам историческая ценность… – на хмурый взгляд Ромашина поспешил вернуться в реальность. – И что же там пишет в передовице товарищ Либерман? Эссе про атом?

– Про атом ни слова. Либерман хранит мудрое, политические молчание. И несёт очередную ахинею!

Руся выглянула из-за косяка двери.