Памяти вольности спелый фантом,

Как за забытой историей в нас.

Нежно глазами под временем – фарс,

Он открывает и ждёт понемногу,

Встретив окольные смерти шаги -

Внутренней пользы на угнанной жизни.

Как обращённый под стрелы в руке,

Как одиночеству созданный полдень -

Облик видения в стёртом вокруг -

Ты принимаешь для боли в разлуке.

Облик старения в том ты находишь,

Образом мира от нас не уводишь

Жизни рассказ, как заумное горе

В ложном шагу, где был прав наготове.

Облик видения в дерзости мысли -

Ты открываешь, как памяти призрак,

Держишь свой факел строения – ново,

Но не узнаешь в нём верности боль.

В жизни прошла безыдейная скука,

Снова в глазах там остались размыты

Эти видения в благости – быть нам

Точно раскатанной формой – вокруг.

Где в обстоятельствах смелому аду

Ты приносил свой уют и недаром

Был для строения жизни – в упрёках

Только наивностью блага над строками.

Лишней привычкой не ищешь свой праздник,

Облик видения прячешь под раны,

В жизни рассказ твой – обыденный гость

Времени в новой картине, насквозь.

Стал он видением к стройному сердцу,

Стал убивать эту роль отчуждения,

Чтобы внутри угадать суть – видения

В частной картине, изменчивых лет.

Мне простоял, как фантомный сюжет

В личности слов пропадая от солнца,

Только видением в сердце – смотря,

Как для искусства ту жизнь – прохожу я.

Где резкостью были нечётные дни,

А прошлое в нас увядало от раны -

Ты стал обоюдной развалиной – странной

Катиться под скол от прибоя – внутри.

Что чёрное сердце не тешит в мгновение,

Что в море на чёрном плоту от доверия -

Относит твой день на минутах – нещадно

И тает над памятью смертной тоски.

В лицо посмотрев – угодила прохладно,

Дав думам твоим обывательский поиск,

И что – то на небе в усидчивой робе

Не смертью смогло объяснить – идеал.

Так тают надежды быть ролью – убого

От ханжества памяти видеть типичный

Рассвет идеальности в новом – упрёке,

Где словом своим угодила – минута.

Над резкостью чёрного образа утра,

Над сложенной в горсть укоризной – медали

Ты ищешь рассеянный воздух, откуда

Сам вновь отвыкаешь быть пафосом – чуда.

А смерть не стоит вдалеке, притворяясь,

А новая старость не стала – придворной

Гордыней, умеющей думать нам модно

И только внутри укрощает свой – свет.

Свой чёрный оскал от кровавого чуда,

От загнанной робости думать – премудро,

Что ждать обывательский возраст ума,

Пока он один в безызвестности – тьма.

Пока не отчается выть на природу -

Твой юмор в тоске, как гордящийся плут,

Ты ждёшь от минуты тот возраст за утро,

Чтоб чёрному ворону вжиться под хруст

Одной идиомы – быть только солидным

И верным по критике слова минутой,

Что образ тоски к философскому чувству -

Твой рупор обычности в памяти – здесь.

Стоишь и под власть окунаются мысли,

Идёшь по одной откровению впадине,

Что чёрные розы за смыслом – уюта,

Где жили одни подоплёки – развалины.

Они угождали внутри от минуты,

Они, как картинное масло в неличном -

Связали твой след откровением – в памяти

И стали ей снова внутри – угождать.

Идти, чтобы чёрные вехи под хрустом

Не меркли от стройного слога в молчании,

Не ждали твой век в утопичности – мести,

А только молчали за робким – признанием.

Отладил под смертью другие дела

Твой шахматный полдень – в ответ,

Украсил почёт для поруки ума -

Твой день обозначенный в счёт.

Когда передумав под птицами лжи

Ты нежностью страха сжимаешь ножи

И тянет внутри неготовый – прибой

Твой медный оскал для любви – дорогой

Другую дорогу под смертью руин,

Пропавшее прошлое, чтобы взошло

То миром одно в пересчётах – за ним,

Упавшее слово под нежностью лиц.

Искусственной рамкой нетленно бегут

За сердцем внутри – отвыкая, как маски