Чуть сладковатый запах загорелой

дубленой кожи мне щекочет нос,

как будто запах алой или белой,

иль чайной розы – лучшей между роз.

***

В траве – густом, высоком мятлике,

в дверях при входе в муравейник

стоят усатые привратники.

Шмель носом тычется в репейник.

Есть у изнанки и обочины

особое очарованье.

Как гусениц тела утончены,

нельзя не обратить вниманье.

И не заметить связь подспудную

их с бабочками, грациозно

танцующими польку чудную.

Тут невозможное возможно.

***

Детский праздник подходил к концу

и, когда вскочили разом с кресел,

отряхнувши с крылышек пыльцу,

дети,

зал мне показался тесен.

Может, он и вправду невелик

и не обустроен в должной мере,

просто я ходить в него привык,

в узкие протискиваться двери?

***

Нам нанесший немалый урон

относительно южных степей

небольшой скандинавский циклон –

ну совсем воробей-воробей!

Зря он клювом по древу стучит,

даром выпятил грудь колесом.

Потому как мы есть Русский щит,

то нельзя приходить к нам с мечом.

Петр уехал достраивать флот.

Карл к султану бежал под крыло.

Если метеосводка не врет,

ясно будет опять и тепло.

***

В щелку между стеной и подушкой

нос засунувши, молча лежу.

Я теперь на больную старушку

все разительнее похожу.

О, закрой свои бледные ноги! –

это не про тебя – про меня,

так как от разговора о Боге

уклоняюсь мучительно я.

Я все больше о речке, о поле,

о цветах на зеленом лугу,

относительно нашей юдоли,

проклиная печаль и тоску.

***

На глазах у нас замерзли ветки

небольшого кустика сирени,

а внутри ее –

в хрустальной клетке –

мечутся в потемках чьи-то тени.

Это души умерших,

наверно,

говорит ребенок малолетний,

просмотревший много непомерно

фильмов, полных вымыслов и бредней.

***

Песня или же молитва

донеслась из радиоприемника,

когда в щеку врезалась мне бритва,

а потом сказали:

Экономика.

За спортивной передачей следом

что-то хрустнуло.

Умолкло радио.

Догорала тусклым синим светом

на плече моем большая ссадина.

В зеркале рассматривал я долго

сам себя,

а утро непогожее

было серым, как под Тверью Волга,

скверное, дурное, нехорошее.

***

Приморозило, теперь уж не отпустит.

Но реки дыханье подо льдом

я как старый, опытный акустик

все же уловить сумел с трудом.

И надежда на мгновение мелькнула,

что в Москву-реку подводный флот

вышел на несенье караула,

встав вблизи от Яузских ворот.

***

Ах, какие мы все же проказники!

Ах, какие мы все же затейники!

Обожаю советские праздники:

дни культуры, науки и техники.

А ночами разглядывать нравится

мне жену, на груди моей спящую,

что тихонько во сне улыбается,

так как верит в любовь настоящую.

***

Сон мой длился ровно три минуты.

Времени едва хватило

глянуть, как у нас живут якуты,

окунуться в воды Нила.

Я успел взобраться на подножку

отходящего трамвая,

взять билет, с трудом пролезть к окошку.

Тут кондукторша немолодая,

кожаную сумочку с деньгами

зажимая между ляжек,

замахала белыми руками,

закричала:

– Сивцев вражек!

***

Сучок насквозь проткнул плечо,

но больно мне не стало,

а стало очень горячо,

как прежде не бывало.

Зря говорят, что болевой

порог с годами ниже,

когда ни мертвый, ни живой

ты к смерти все же ближе.

***

Тварь дрожащая, а зубы скалит.

Колбасы за это ей не дам.

Стих о ней едва ли след оставит

в душах наших распрекрасных дам.

Он едва ли станет песней,

слова

из которой выкинуть нельзя,

потому ль, что снега нет с Покрова,

под ногами – голая земля.

Поутру в саду замерзли лужи.

Их остекленевшие глаза

к вечеру потрескались от стужи,

как в мороз тугие паруса.

***

Я старался походить на старших.

Как бы им ни нравились бразильцы,

а болели все равно за наших

всей душой поильцы и кормильцы.

Чувствую себя я отщепенцем,

так как я победы не желаю

итальянцам, чехам, венграм, немцам,