Клотц вернулся к столу президиума, где лежала стопка синих корочек.

– Геноссе Майер! – произнёс он торжественно и вопросительно оглядел зал.

Сашка, не чувствуя своего тела, пронёсся по залу и, в два прыжка взлетев на сцену, оказался перед Клотцем. Прямо на него смотрели воспалённые красные, бесконечно усталые глаза.

– Поздравляю тебя, Александр, и желаю работать так, чтобы ни один трактор и комбайн не простаивали даже минуты из-за поломок!

– Спасибо! Я постараюсь! – ответил Сашка, крепко пожимая протянутую ему холодную руку старого большевика.

– Геноссе Винтерголлер! – раздалось со сцены, едва Сашка сел рядом с сияющей Алисой. – Я вручаю вам вместе с дипломом, как лучшему выпускнику техникума, направление от Народного комиссариата земледелия АССР Немцев Поволжья в Саратовский сельскохозяйственный институт.

– Твоя путёвка, Сашка! – тихо сказала, наклонившись к его уху, сидевшая справа Фрида.

– Фрида Карловна Гюнтер! – выкликнул Клотц.

– Здесь я! – крикнула Фрида, вскакивая, и пошла к сцене с такой мощью, что те, мимо которых она проходила, почувствовали лёгкий ветер.

– Вот это новая советская женщина! – сказал восхищённо Клотц. – Вторая Паша Ангелина!

– Нет, Рихард Иванович! Я первая Фрида Гюнтер!

– Молодец! У вас правильная жизненная установка! Надеюсь ещё услышать о вас!

На следующий день Майер пошёл к Алисе. После вчерашнего ливня в воздухе ещё держалась прохлада.

На крылечке стоял дядя Жорж:

– Алиса недавно заснула, – сказал он, – отцу всю ночь было плохо. Думаю, не надо её будить.

– Тогда я пойду. Когда проснётся, скажите, что я приходил. У нас сегодня вечером спектакль.

– Погоди, Алекс, поговори со мной. Расскажи, как прошло мероприятие?

– Нормально. Вручили дипломы. Посидели, отметили, потом танцы, разговоры, погуляли, пошли на Волгу, встретили рассвет. Ну и… И всё.

– Дипломы кто вручал? Неужели сам Клотц?

– Ну да.

– И как он тебе?

– Обыкновенный человек. Правда очень усталый. Во всяком случае, мне так показалось.

– Отчего тебе так показалось? Если не секрет?

– Не секрет, конечно. Я увидел его глаза. Это глаза бесконечно уставшего человека. И руки у него холодные, как у мёртвого.

– Да. Говорят, что у чекиста должны быть холодная голова и горячее сердце. А у него холодные руки и горячая голова.

– Дядя Жорж, мне кажется, вы его не любите?

– А твой отец?

– Мой отец никогда о нём не говорил. Я как-то спросил, знаком ли он с Клотцем. Он ответил, что знаком. Я этим гордился.

– Гордиться нужно только своими делами. Гордиться отцом, Родиной, тем, что ты немец, как это делают сейчас в Германии… По-моему, это глупо. Разве это твоя заслуга, что у тебя замечательный отец, что ты родился в России?

– Моей заслуги нет. Но… Страна наша строится: заводы, электростанции, колхозы, МТС. Люди живут всё лучше. У нас замечательная страна! Вы считаете, глупо гордиться такой Родиной?

– Это может тебя радовать. Родину надо любить. А гордиться…? Очень сомневаюсь! Вот, если ты сможешь сказать: «Я строил этот завод, я убирал урожай, я сконструировал трактор, я внёс свой вклад, чтобы люди стали счастливей, а страна сильней», – вот этим ты мог бы гордиться. А гордиться, что был знаком с большим человеком… Гм… Твой отец гордиться, что был знаком с Рихардом? Я, например, не горжусь. Ну знал я его, и что? В чём моя заслуга?

– Он герой Гражданской войны, борец за Советскую власть! Он мне вчера руку пожал… А он этой рукой здоровался с самим Лениным!

– Я тебя понял. Но этой же рукой он прострелил мне горло.

– Ну да… Но…

Сашка начал заикаться: он чуть не сказал, что ничего об этом не знает и не может судить. А из этого дядя Жорж мог сделать обидные для себя выводы: например, что молодой его собеседник допускает, что Клотц стрелял в него не просто так, а имея основания.