На Волге широкой Александр Вегнер

Был первый июльский день тысяча девятьсот тридцать восьмого года. В распахнутых окнах Марксштадского техникума механизации сельского хозяйства зыбился горячий воздух волжской степи, тишину аудиторий нарушали гудки пароходов.

Девятнадцатилетний Сашка Майер1 только что сдал последний экзамен по предмету «Агротехника». Всё! Теперь свободен!

– Майер, зайдите ко мне на минутку! – сказал директор техникума Гаус, выходя вслед за ним из экзаменационного зала.

В кабинете директора сидели его помощник по учебной части Шмидт, вытиравший мокрое лицо носовым платком, и секретарь Асмус, обмахивавшийся папкой с документами.

– Геноссе2 Майер! – сказал Гаус, вешая снятый пиджак на спинку стула. – Вы блестяще сдали госэкзамены! Лучше всех из вашего выпуска.

– Все на отлично! – подтвердил Асмус. – «Трактора и автомобили» – отлично, «Сельхозмашины» – отлично, «Ремонтное дело» – отлично. Сегодняшний экзамен комиссия тоже оценила на отлично. Поздравляем!

– Преддипломную практику, если не ошибаюсь, вы проходили на заводе «Коммунист»? – спросил Шмидт, заглядывая в бумаги. – Отзывы заводского руководства очень благоприятны для вас. Кем вы там работали?

– Я был чертёжником в конструкторском отделе.

– Замечательно! Какие чертежи вы делали?

– Копировал те, что мне давали.

– Понятно, – удовлетворённо сказал Гаус. – Так вот, Александр! У нас к вам предложение. Народный комиссариат земледелия выделил нашему техникуму одно место в Саратовском сельскохозяйственном институте. Без экзаменов, со стипендией и местом в общежитии! Мы решили предоставить это место вам, и не сомневаемся, что вы дадите своё согласие.

– Конечно, даю! Надо быть идиотом, чтобы отказаться от такого предложения!

– И я так думаю. Завтра на выпускном вечере мы вручим вам направление вместе с дипломом.

Сашка вылетел на улицу словно на крыльях и чуть не сбил ожидавшую его Алису.

Он подпрыгнул весёлым козлёнком, схватил её и стал кружить по площадке перед тёмно-розовым зданием, похожим на тяжёлый куб.

– Что, что!? Сдал? На отлично?! – сияя счастливыми серо-зелёными глазами, вопрошала Алиса.

– Не только сдал! Мне дали направление от Наркомзема в Саратовский сельхозинститут! Без экзаменов, со стипендией, с общежитием!

– Ой, Сашка! Как здóрово! Как я рада!

Алисе шёл семнадцатый год. У неё гибкая стройная фигура, коротко стриженные по последней моде светлые волнистые волосы, изящные бровки, румянец во всю щёку.

– Алиса! Какая ты… красивая!

– Ты только сейчас заметил?

– Нет. Но сегодня ты особенно хороша! Я будто впервые тебя вижу.

Сашка привлёк её к себе и поплыл от чистого юного запаха.

– Что ты! – вскрикнула она, отстраняясь. – Отпусти! Люди кругом!

– Слушай, пойдём на Волгу!

– Прямо так пойдёшь? В костюме и галстуке?! Да и я без купальника. Пойдём лучше ко мне с дедом, я тебя покормлю.

– Родители на работе?

– Конечно! В колхозе сенокос. Их отпустили на два дня. Они неделю как вернулись домой в Паульское3. Дедушку оставили на меня. Он один дома.

– Как он?

– Сильно сдал после смерти бабушки. Надолго его оставлять нельзя.

– Ну пойдём! У меня от сдачи экзамена аппетит разыгрался как у ста волков!

И они пошли, взявшись за руки, по жарким ослепительно-солнечным улицам Марксштадта.

– Отгадай, кто я с сегодняшнего дня?

– Инженер?

– Техник-механик по тракторам, автомобилям, сельскохозяйственным машинам и орудиям! Инженером я стану только после института.

– А знаешь, что сказал наш преподаватель Иван Егорович? «Вы, – говорит, – потомки тёмных оборванцев!» Мне даже немного обидно стало.

– Что же тут обидного, если правда? Наши предки приехали на Волгу не за богатством, не за должностями. Баронов и графов, как у прибалтийских немцев, среди них не было. После Семилетней войны они толпами бродили по дорогам Германии без крыши над головой, без клочка земли, без еды, в лохмотьях – кто ж они были? Конечно голодные одичавшие оборванцы! Абсолютно неграмотные – кто б их учил! Вдобавок к этим бедам за мужчинами охотились рекрутёры, хватали и продавали в солдаты в армии германских князьков и корольков и даже в Америку, где шла война за независимость от Британии.

– Знаю. Ведь в воскресенье мы с тобой играем в спектакле «Коварство и любовь», там об этом говорится: «Вчера семь тысяч сынов нашей родины отправлены в Америку… Там было и двое моих сыновей»4.

– Да. В то время в Германии торговля людьми была самым доходным делом. Представляешь, они даже нашего Ломоносова схватили и продали в солдаты! Приехав на Волгу, немцы элементарно спаслись от гибели! И Екатерина Вторая позвала их не потому, что соскучилась по землякам, не затем, чтобы они научили русских работать, а затем, чтобы заткнуть дыру в границе, через которую совершали набеги степные кочевники. Немецкие колонии были выгодны и немцам, и российскому правительству.

– Я к чему вспомнила, что сказал Иван Егорович? Ты техник-механик, я стану учительницей. Мой отец был так рад и горд, когда я в прошлом году поступила в педучилище. Всем встречным говорил: «А вы слышали? – Моя дочь будет учительницей!» Его прямо распирало от гордости!

– Конечно! Учитель всегда был человеком, перед которым даже седые старцы снимали шапки! Нам с тобой повезло. Мы в нашем народе первое поколение инженеров, врачей, учителей, музыкантов!

– Правда! Если бы не Советская власть, ты бы сейчас не шёл со мной с экзамена в сером костюме, белой рубашке и галстуке, а махал косой на лугу – грязный, потный и вонючий, и ждал бы, когда Лизка и Марийка принесут тебе поесть.

– Скорей всего я был бы пекарем, как мой отец.

– Твой отец был пекарем?

– Да, с десяти лет он был учеником у пекаря Ройша, а потом до четырнадцатого года работал в его пекарне… С перерывом на японскую войну.

– Я даже не знаю, кто такой Ройш.

– Пойдём, я тебе покажу – тут недалеко.

Они пришли к дому бледно-розового цвета в два этажа. Нижний, с небольшими оконными проёмами и треугольными сандриками5, казалось кряхтел под весом тяжёлого верхнего этажа с огромными светлыми окнами. К дому прижималась длинная одноэтажная, оштукатуренная и побеленная пристройка с редкими зарешеченными окнами.

– Это же контора кооператива «Пищевик»! – сказала Алиса. – А этот барак их склад.

– До революции здесь была пекарня Герхарда Ройша. Он жил с семьёй наверху, а внизу были всякие хозяйственные помещения: магазин, контора, его кабинет. А в этом бараке выпекали хлеб. Сутками дымили печи, в деревянных ларях замешивали тесто, в них оно подходило, на них же, закрыв крышки, спали рабочие – тесто ведь замешивали на ночь, чтобы к открытию булочных, в них с пылу с жару появлялись саратовские калачи и сдобные булки Ройша. Мой отец работал здесь до того, как его забрали на империалистическую войну.

– Для одной семьи огромный дом! Видно, богатый был мужик.

– Он был миллионер! Отец рассказывал, что кроме хлеба Ройш выпекал какие-то особенные пряники, рецепт которых был его священной тайной. Пряничное тесто закатывалось в дубовые бочки и выдерживалось полгода в холодном подвале при постоянной температуре, помнится, четыре градуса. Готовые пряники поставлялись к столу самого императора Николая Второго! На Ройша работало пять человек, которые заработали ему миллион рублей меньше, чем за десять лет.

– Тот ещё эксплуататор!

– Злодей! Отец уходил на работу в понедельник утром, а возвращался домой в субботу вечером. Миллионер Ройш метался, как пёс, вынюхивая, не обворовывают ли его рабочие, не едят ли тайком его хлеб, или, того страшнее, не уносят ли булки своим семьям. Чтобы люди даже видеть не могли мучного, он кормил их на завтрак кашей, на обед давал лапшу, а вечером – то, что оставалось от завтрака и обеда. От такой кормёжки и постоянного недосыпания отец перед тем, как уйти на войну, ослаб настолько, что не мог поднять мешок муки.

– А куда потом делся этот Ройш?

– Удрал за границу. Думаю, живёт сейчас в Германии. Таким как он Гитлер сильно по душе.

– Хорошо, что удрал.

– Я слышал, что рабочие искали его после революции, чтобы расстрелять.

– Зачем? Руки о таких марать! Они не достойны, чтобы помнили о них! Слава богу, что наше поколение забыло Ройшей!

– Я спрашивал отца, смог бы он расстрелять его. Он сказал, как ты – не стал бы мараться.

– И чёрт с ним! Пойдём скорее к нам, времени уже много, дедушка сидит один, мне его тоже надо покормить.

Александр с Алисой пришли к небольшому деревянному дому, двумя окнами выходившему на улицу. Высокая берёза свешивала перед ним до самой земли зелёную бахрому тонких ветвей. К углу дома примыкали высокие двустворчатые ворота с калиткой в правой створке. Ворота и фронтон дома много лет назад были выкрашены краской, настолько облезшей, что теперь невозможно было определить какого цвета она была.

Перед домом на лавочке в кружевной тени берёзы сидел старик в клетчатой рубашке с чёрной латкой на локте, серых штанах и стоптанных башмаках. На глаза был низко надвинут козырёк картуза. Корявые пальцы мелко дрожали на тросточке, которую он держал перед собой.

– Что, молодые люди, всё учитесь?

– Учимся, дядя Соломон! – ответил Майер, садясь рядом с ним.

– Умнее бога хотите быть? Нехорошо это! – огорошил дед Сашку.

– Почему нехорошо?

– Потому что всё, что положено знать человеку, он знает без всякой учёбы – его Отец небесный учит. Всё что человеку нужно, он ему даёт, а то, что человек выдумывает – это от лукавого.