На прицеле Parvana Saba

Самолет дрожал под напором ветра, как будто тропическая стихия, распластавшаяся над Карибским морем, знала: в этом небольшом бело-зелёном корпусе, летящем из Корозала в Сан-Педро, происходит нечто, что нельзя отпустить в небо без расплаты.

Карла Рейес сидела в кокпите с идеальной выправкой и выверенными движениями, её пальцы скользили по приборам с точностью пианистки, сыгравшей одну и ту же мелодию тысячу раз, но каждый раз – иначе. Снаружи мир был слишком ярок, слишком синий, слишком прозрачный – как будто за прозрачностью скрывалось что-то ложное, обманчивое, возможно, смертельное.

Рядом с ней, в кресле второго пилота, капитан Дарио Эстевес что-то бормотал в микрофон – голос ровный, уставший, привычный. Он знал, что этот рейс будет ничем не отличаться от сотен других, он знал, что тридцать семь минут в воздухе над изумрудной водой пролетят быстро, как всё в жизни, – но он ошибался.

Карла не делала вид, будто верит в безопасность. С тех пор как в Кабуле под её крылом взорвался грузовик, она перестала доверять даже небу. С тех пор как сгорел её напарник, а она вытащила из-под пепла только обломки шлема, она знала: тишина – это только форма предчувствия.

Сзади, в салоне, пассажиры вели себя так, как ведут себя те, кто верит в расписание: кто-то читал, кто-то спал, кто-то листал фотографии на телефоне, пытаясь отогнать страх полёта привычкой к повседневному. Лиа Коллинз, сидящая у аварийного выхода, не верила в повседневность. Она смотрела не в иллюминатор, а на мужчину через проход – высокого, хмурого, с руками, лежащими слишком спокойно на коленях, словно он давно привык держать в них оружие.

Лиа была не журналисткой – не совсем. Она умела писать, умела говорить, умела очаровывать – и умела убивать, если это было нужно. Она летела не за историей, а за истиной, и знала, что правда никогда не бывает тихой. У неё было задание: наблюдать. Отчёт должен был быть холодным, профессиональным, безэмоциональным. И всё бы пошло по плану, если бы не она – Карла. Карла, с лицом, словно вырезанным из стальной маски, с глазами, в которых пульсировал упрямый, живой, непрошибаемый свет.

Карла не замечала взгляда. Она была внутри машины, внутри себя, внутри неба. Но всё менялось – уже сейчас. Уже в эту секунду.

Тот мужчина в проходе – Акиньел Тейлор – поднялся, как будто просто хотел пройти в туалет. Его движения были медленными, точными, невидимо опасными, как у охотника, знающего, что добыча сама идёт к нему. Он сделал несколько шагов, затем ещё, и никто не закричал, никто не встревожился, пока его рука не скользнула под рубашку, откуда сверкнуло что-то узкое, острое, стальное.

Всё произошло за три секунды. Пассажир в шестом ряду вскрикнул, когда клинок полоснул его по плечу. Кто-то закричал. Женщина у окна пыталась закрыть лицо руками, как будто страх можно было спрятать под ладонями. Карла обернулась на звук – и всё внутри неё превратилось в ледяную команду: "Встать. Двигаться. Действовать."

Она сорвала наушники, рванула дверь в салон и увидела его – Тейлора, уже у кабины, с оружием, с выражением на лице, которое не поддается описанию, только считыванию: он не был сумасшедшим. Он был уверен.

Дарио вскочил, потянулся к рукоятке пистолета, спрятанного под креслом, но опоздал – нож полоснул его по руке, по шее, и кровь хлынула слишком быстро. Карла не закричала. Она прыгнула вперёд, как будто в ней снова ожила та самая армейская резкость, которую она пыталась похоронить, – и врезалась в мужчину всем телом, всей памятью, всем горящим нутром.

Они упали вместе. Он пнул ее, как тренировочный манекен, она ударилась о пол, воздух вышибло из легких. Он поднял нож. И в этот момент – Лиа, которая не должна была вмешиваться. Лиа, которая была просто наблюдателем, встала – и бросилась вперёд. Без оружия. Без плана. Только с пониманием, что если Карла умрёт – в этом небе погаснет то, что она ещё не успела назвать словами.

Она схватила Тейлора за запястье, и он, дёрнувшись, отшатнулся. Этого хватило: Карла, прокатившись, ударила его ногой, вырвала из кобуры пистолет и, прижав к полу, выстрелила рядом – не в него. В пол. Предупреждение.

Он замер. Его взгляд не был страхом. Это был вопрос. И Карла ответила:

– Двигайся – и умрёшь.

Самолёт лёг на курс с мёртвой тишиной в кабине. Кровь на приборной панели застыла неровной дугой – как будто кто-то пальцем написал короткое послание на стекле между мирами. Дарио полулежал в кресле, с тряпкой, зажатой у шеи. Его лицо посерело, но глаза оставались ясными. Карла, зажав в руке рацию, передавала координаты, не давая голосу сорваться в крик.

– Tropic 7-1, мы запрашиваем экстренную посадку в Сан-Педро. Есть раненые. Один пассажир представлял угрозу. Угроза устранена. Повторяю: угроза устранена. Экипаж повреждён. Я беру управление на себя. Код три-ноль-ноль.

Пауза. Затем в наушниках отозвался сухой голос наземного диспетчера:

– Принято, Tropic 7-1. Вижу вас на подходе. Вам обеспечен приоритет. Полоса свободна.

Карла кивнула, хотя никто этого не видел. Её ладони скользнули по панели – всё под контролем, скорость стабильная, курс прямой. Внутри самолёта было тихо, как в храме после землетрясения.

Сзади, в салоне, пассажиры сидели напряженными, окаменевшими силуэтами. Кто-то плакал – тихо, как ребенок, боясь разбудить небо. Женщина в зелёной кофте сидела, крепко прижимая к себе сына. На полу, обхватив голову, сидел молодой парень в наушниках, слёзы текли по щекам, но он не вытирал их – будто знал, что в таких моментах человек не принадлежит себе.

Тейлор был в наручниках, лицо его было побито, губа разбита, глаза закрыты, но он был жив. Он лежал у аварийного выхода, привязанный к сиденью ремнями, и, казалось, даже дышал по-другому – как будто в нём не осталось ничего человеческого, только терпение. Он ждал.

Лиа сидела напротив, не отрывая взгляда. На её лице не было ни паники, ни страха. Только напряжение. Но в этом напряжении Карла, обернувшись на секунду, впервые уловила нечто странное – легкое, как трещина в зеркале. Лиа не выглядела испуганной. Она выглядела так, будто многое знала заранее.

– Осталось шесть минут, – сказала Карла, сама себе. – Шесть минут – и мы дома.

Но что такое «дом», когда небо едва не разорвало тебя на части?

Посадка была ровной, как по линейке, но Карла почувствовала каждую точку касания шасси, как будто резина встречалась не с асфальтом, а с её собственными нервами. Самолёт плавно замедлялся. За окном промелькнул жёлтый огонь сигнального маяка. Прожектора скользили по корпусу. Впереди уже бежали фигуры – скорая, полиция, спецслужбы. Металл самолёта застыл, как зверь, уставший от бега.

– Мы сели, – сказала она вслух. – Мы, черт возьми, сели.

Она повернулась к Дарио – он едва кивнул, глаза его блестели слезой и болью. Карла положила руку ему на плечо, крепко, по-братски. Он был жив.

– Держись. Сейчас всё будет.

Задняя дверь распахнулась, и внутрь ворвались фигуры в броне и масках. Вскрики. Команды. Угрожающие, строгие голоса. Тейлора увели мгновенно, словно чёрную ноту вырвали из партитуры.

Медики вбежали следом, Карлу оттолкнули в сторону. Её руки еще дрожали – не от страха, от концентрации. Резко, как в старом кино, всё стало черно-белым: её посадка, их крики, стук носилок по полу.

– Мисс Рейес? – голос рядом.

Карла обернулась. Перед ней стоял человек в строгом костюме, темные очки, несмотря на ночь.

– Меня зовут агент Слоун. Мы просим вас пройти с нами.

Комната допросов пахла холодом кондиционера и чужими руками. Карла сидела за столом, пустым, как ожидание. На ней был тот же самый комбинезон пилота, но теперь он казался не униформой, а чем-то, что нужно снять, сбросить, сжечь. Она чувствовала, как кровь прилипла к локтю, как пот стекал по позвоночнику.

– Я сделала то, что должна была, – сказала она.

– Это мы и хотим понять, – ответил агент. – Ваша версия полностью совпадает с показаниями пассажиров. Но есть детали, которые требуют пояснения.

– Какие?

Он не ответил. Только включил камеру и нажал кнопку. Показания начались.

Позже, уже ближе к рассвету, Карлу отвели в медицинский отсек для осмотра. Когда она вышла из душной, белой палаты, в коридоре стояла Лиа – с растрепанными волосами, в чужой толстовке, с глазами, в которых было столько огня, что Карла почувствовала, как что-то внутри неё невольно тянется вперёд.

– Ты в порядке? – спросила Лиа, голос чуть сорвался.

– Ты была удивительно хладнокровна, – сказала Карла в ответ. – Даже когда все кричали.

– Я… Я видела подобное. Работа. Журналистика.

Карла улыбнулась уголками губ. – Странная у тебя журналистика.

– У тебя – странные манёвры. Кто тебя учил бить людей пяткой в горло?

– Кабул. Пять месяцев. Двое погибших. И одна привычка – не умирать, когда нужно жить.

Они замолчали. Между ними была тишина, напряженная, как трос. И что-то в этой тишине было настоящим. Лиа шагнула ближе.

– Знаешь, – тихо сказала она. – Я много кого видела. Много кто делал героические вещи. Но ты… Ты не делаешь вид. Ты не врёшь. И я не помню, когда последний раз встречала человека, который идёт на смерть – без фальши.

Карла посмотрела на неё. Долго. Словно не верила. А потом выдохнула: