Но судьбе было угодно распорядиться по-своему. Шел 1918 год. Немцы захватили Ригу и двинулись дальше. Нам удалось доехать только до Двинска.

В Двинске мне довелось пережить первую бомбежку. Был солнечный, светлый день. Высоко в небе появились немецкие самолеты. Вот от них отделились крошечные пятнышки, неровно падая и иногда сверкая на солнце, они устремились вниз. Толпу на пристанционном базаре точно ветром сдунуло. Мы укрылись на квартире начальника станции. Стояли в проемах дверей капитальной стены.

После ухода немецких самолетов я побежал на улицу, чтобы посмотреть на причиненные разрушения. Воронки образовались небольшие, по диаметру – метров шесть, не больше. Одна бомба угодила в привокзальный «кипяток». Бак был разворочен, разрушена кирпичная кладка.

Так состоялось мое первое соприкосновение с войной.

Запомнился мне и поезд Троцкого, который встретился нам не то в Двинске, не то где-то около него. Особенно меня, «знатока паровозов», поразили два мощных локомотива серии «Н» с начищенными до блеска медными обручами, опоясывавшими зеленый сверкающий остов паровозов. Это были настоящие красавцы, которыми можно было любоваться бесконечно. Остановка была краткой, видимо, только для заправки водой. Во всем чувствовалась экстренность, деловитость. Кожаные куртки, быстрые движения, отрывистые слова приказов. Но самого Троцкого я не видел.

Теперь, возвращаясь к этому эпизоду, я склонен предполагать, что это был поезд, направлявшийся в Брест для исторических переговоров. Ведь шел как раз 1918 год.

Начались наши бесконечные переезды по железным дорогам России.

Сегодня был на выставке Сретенского. Я помню его еще по выставкам «Бытие». Особенно почему-то запомнился автопортрет – «Завтрак в мастерской», где молодой крепкий парень пил молоко прямо из глиняной крынки. От картины веяло свежестью и молодостью.

На сегодняшней выставке некоторые работы мне показались несколько излишне расцвеченными и тем самым отходящими в какой-то степени не столько от натуры, сколько от искусства.

Но, несмотря на это, выставку посмотрел с удовольствием.

Управление Курской дороги, куда был назначен отец, в полном составе направлялось, по распоряжению правительства, в Курск.

Курск встретил нас обилием спелых, дочерна красных вишен и проливными дождями.

Но вскоре к Курску подошел Деникин; эшелон с Управлением срочно отбыл в Москву.

Брянский вокзал. Москва. Москва, где был наконец брошен якорь на всю последующую жизнь.

Но это не было первой встречей со столицей. Первая встреча состоялась значительно раньше, когда Москва еще не была столицей.

Воспоминание об этом – одна из самых сладостных страниц детства.

Видимо, это было в 1916 году.

Тетя, которую я очень любил, взяла меня к себе в Москву.

Она служила преподавательницей в пансионате француженки Констан.

Пребывание мое в Москве было кратким, но поразительно ярким. Уже одно то, что я находился с любимым человеком, наполняло детскую душу необыкновенным восторгом и радостью.

Этими чувствами и окрашены воспоминания о дореволюционной Москве. Радостной казалась особая оживленность на улицах. С гиканьем – ей берегись! – проносились извозчики на маленьких санях. Одеты они были эффектно: цилиндрические шапки, отороченные мехом, синие армяки с бесконечными складками ниже пояса, что придавало грандиозный объем извозчичьему заду, и, наконец, красные кушаки.

Ярким и веселым остался в воспоминаниях сверкающий огнями, точно сказочный замок, знаменитый московский магазин – «Мюр и Мерилиз» – теперешний ЦУМ.