Сгиньте, нечистые. Прочее, тоже сгинь!
Ядом не пишет поэт, если нет чернил.
Наполовину
Мешает ночь четвёртый кофе
В моём стакане,
Шагают ложки-часовые,
Шаги чеканят,
Всё остальное где-то тонет
Неуловимо,
Я за столом. Не вся, как будто,
А половина.
Побольше сахара и сливок,
Ведь я живая.
Твой предварительный был в сердце.
Да, так бывает.
И в бесконечности бессонной
Моей светёлки
Я вынимаю методично
Его осколки.
Но без тебя светить Плеяды
Не перестанут,
И зарастут здоровой кожей
Сквозные раны,
Я допишу себя словами,
Слеплю из глины,
Ведь я погибла без тебя
Наполовину.
Скажи мне
Скажи мне, милый, солнце уже встало?
А ветер все такой же заводной?
Меня, наверно, на земле не стало,
Раз ты сегодня снова не со мной.
А на рябине грозди спрятал иней?
Их заморозок вечно осыпал,
И мы, осиротевшие, в низину
Ходили посмотреть на краснотал…
Тяну к тебе незябнущие руки,
Но отчего-то тронуть не могу,
Упрёком легковерному рассудку
Зачем-то эти розы на снегу.
Мне ничего не нужно, мой хороший,
Я просто не могу никак понять,
Как можешь ты на девственной пороше
Моих следов сейчас не увидать?
Но я же здесь, потрогай мои руки,
Ты помнишь, мы разнять их не могли?
А может быть, мои остыли муки
И голос тих под тяжестью земли?
Не рано ли?
Устала. Лето красное, прости,
Горячих дней случилось так немало,
Что даже ты смеяться перестало,
А время уже где-то к десяти.
Прогнулось небо. Звёзды подросли,
А были по весне такие крошки…
Сегодня опустились понемножку
Почти до самой матушки земли.
Протянешь руку – прямо на ладонь
Ложатся, словно божьи оригами,
И тёплыми, мохнатыми углами
Устраивают тихий перезвон.
Не рано ли? Ещё пылают дни
И яблоки покуда не упали,
Как ветки, тяжелы мои печали,
Да только не красивы, как они.
Всё тяжче и всё ниже, – вот беда,
Испачкались в пыли, чего же проще?
И небо, опрокинувшись, полощет
Меня и звёзды в темени пруда.
Если топчешь мяту
Я мята. Вы не любите меня
И розе чайной душу отдаёте,
Вы только ей в угодливом полёте
Таскаете каштаны из огня.
Вдыхая идеальный аромат,
Вы ей поёте гимн и мадригалы,
Да разве я сама не понимала,
Что прелести ей впрямь не занимать?
На центр родового цветника
Склоняя утомлённую корону,
Она на недостойную персону
Лишь изредка посмотрит свысока.
Не я для Вас томительный искус
И пропасть бесконечна между нами,
Но каждый раз под сильными ногами
Я бережно тропинкой становлюсь.
Шагая, Вы надолго и всерьёз
Калечите меня, не зная сами,
Но если топчешь мяту башмаками,
То пахнет мята слаще чайных роз.
Золотые метели
Раскачались врата цитадели
И бойницы от света желты,
Слава богу, такие метели
Хорошо заметают следы.
Ни куры, ни разбойного свиста,
Ни морозных узоров в окне,
Только жёлтые-жёлтые листья
Покрывают дороги ко мне.
Ни крестов, ни любовей вчерашних,
Убежала – и нету следа,
Я от прошлого спряталась в башне,
Навсегда, навсегда, навсегда.
А оно, сумасшедшее, в двери
Так и ломится, толку стеречь…
Завывает, скулит и не верит,
Что у нас не растоплена печь,
Что на нас холода налетели,
Что хоромы и души пусты…
Я люблю золотые метели,
А они показали следы.
Сгоряча
Всё слишком, слишком скоро, сгоряча…
Какое же пленительное, бабье,
Спадает ослепительное платье
С высокого кленового плеча!
Пускай, как лист, падёт сама печаль
И перестанет быть цветной и страстной,
Иссохнет, успокоится, погаснет,
Проклятья напоследок бормоча.
Последние теряя барыши,
Линялая, беззубая тигрица
За первым поворотом растворится,
– Ату её! И глубже задыши…
Какие листопады! Торопись!
Мы тоже вниз летим поочерёдно,
Но жизнь не потому ли мимолётна,
Что так прекрасна, как летящий лист?
В городе моём
В городе моём – дым,
В городе моём – сон.
В небе кочевой клин,
В небе кочевой стон.
Кутается в дым сад,