– Элайза. Мне сказали проведать вас и обтереть. Я не знала, что вы в таком… таком… открытом виде, – она аккуратно, почти невесомо подбирает слова, крепче сжимая пальцами края чана.

Краснея, не смея посмотреть на парня, ей хочется как можно скорее скрыться из комнаты, чтобы перестать так сильно ощущать в груди стыд за увиденное.

– Всё нормально, не переживай, – он глупо усмехается, растягивая губы в непринуждённой улыбке, вставая с койки, наклоняясь, чтобы поднять упавшую на пол простынь. – Не подскажешь, где моя одежда? – притянув ткань к своему достоинству, прикрывая правой рукой, Леон делает пару шагов на встречу к хрупкой фигуре девушки, останавливаясь, ожидая от неё дальнейших действий – если развернётся, то ему станет легче, потому что сейчас вина тяжёлым грузом опала на его плечи, придавливая.

– Я сейчас принесу её вам… – ему кажется, что она хотела сказать что-то ещё, но не стала, мотнув головой, словно отрицая настигшие мысли.

– Я подожду тут, да, конечно. Здесь, прямо здесь, ага, – прикрыв глаза, Кэрнил ударяет кулаком по лбу, жмуря лицо, осознавая, насколько бесполезно и глупо звучит всё то, что льется изо рта. Единственное, что успокаивает душу, что Элайза не стала смеяться над ним, а просто молча вышла за пределы комнаты, скрываясь за дверью улицы. – Ой… – ощутив холод в районе бёдер, забыв второй рукой придержать простынь, он наклоняется, снова прикрывая всё то, что должно быть сейчас сокрыто. – Идиот… – обругав себя, Леон принимается расхаживать по помещению туда-сюда, чтобы как-то скоротать тяжесть ожидания.

Бродя словно безликий призрак по комнате, осматривая её скудные размеры и содержание, он подходит к окну, проглядывая улицу сквозь прикрытые ставни. Солнце залило собой абсолютно всё, оставляя тени лишь под обширными кронами деревьев, под которыми многие жаждут укрыться, чтобы ощутить еле уловимые ветреные порывы, слегка охлаждающие разгорячённый пыл. Все носятся куда-то, тащат вещи, гоняют детей, играют… Леон будто снова очутился дома, наказанный за то, что вылез ночью без разрешения и полез к соседской девушке, нагло проскальзывая руками под лёгкую юбку, касаясь нежных бёдер. Тогда она устроила такой крик на фоне того, что ей было слишком приятно, но её родителям эта выходка со стороны Кэрнила не понравилась: был крупный скандал, многие разругались, а он лишь самодовольно растягивал губы в полуулыбке, подмигивая краем глаза смущённой даме того мероприятия. Тогда он потом также сидел у окна и страдальчески вздыхал, отсчитывая время до окончания вынесенного приговора, смотрел на улицу и выпытывал от Деймона все прошедшие без него события.

Тепло улыбнувшись, наклонив голову, невольно вспомнив родителей, он смахивает подступившие слёзы, глубоко вдыхая воздух и шумно выдыхая. Его это успокаивает. Когда не грозит опасность, паника не охватывает тело в тиски, и просто хочется выплакаться – он успокаивается так, в одиночестве.

Счёт времени перестал иметь значение. Леон сидел, поглядывая на улицу, не веря в происходящие с ним события: до этого дня они бродили по мрачным лесным тропам, опасаясь любого шороха, надеясь выжить, а сейчас – спокойно находятся среди людей, как в старые добрые времена. Как в те, когда всё было хорошо, а жизнь текла размеренно, словно безмятежный ручей, впадающий в большое озеро.

– Я… Простите! – стыдливо прикусив губу, смущёно отводя взор зелёных глаз, Элайза поправляет выбившуюся прядь волнистых локонов, крепко прижимая к пышной груди вещи юноши. Юноши, вгоняющего её в краску.

Знал бы он правду о ней. Хотя… он определённо догадывался.