Сейчас Кэрнил, надув губы, побледневшие и высохшие, опускает голову, хмуря брови. Если его скоро ожидает конец, то он хотел бы встретить его в объятиях прекрасной дамы, а не в сопровождении брата и в окружении заражённых. Нет, конечно, умирать ему не хочется, он желает выжить и всё-таки ещё раз увидеть в своих руках податливое женское тело, коснуться мягких розовых уст и развлекаться до самого утра, забыв обо всём. Жаль, мысли не так материальны, как хотелось бы, поэтому, пнув лежавший посреди тропы камушек, Леон недовольно цокает, сильно наступая левой ногой. Боль моментально пронзает конечность. Прикусив нижнюю губу, сдерживая болезненные стоны, Кэрнил останавливается, переводя дыхание и давая ноге перестать так яростно пульсировать.

– Долго ещё? – молчание всё-таки не для него, потому что тишина угнетает и не приносит счастья и радости. – Я… Я знаю, что не должен, но… – он виновато опускает свои наполненные слезами глаза, прикрываясь чёлкой, замолкая. Он просто не имеет в себе сил договорить.

– Недолго. – Деймон произносит резко, холодно, потому что его отвлекли от собственных размышлений и вернули в суровую реальность.

– Недолго, бла-бла, – Леон с издёвкой повторяет за Фраем, кривя лицо, недовольно морщась, потупливая наполненный слезами взгляд в землю.

Закатив мрачные, как ночь, глаза, Деймон сжимает челюсти, скрипя зубами. Порой, люди его всё-таки раздражают, выводят из себя, а Леон всегда знает, как вывести. Он всегда знает, что нужно сказать или сделать, и когда это нужно сказать или сделать. «Невыносимый», – проскальзывает в голове Фрая, когда он всеми силами сдерживается, чтобы ничего не ответить и не усугублять и без того ужасное положение. Кэрнил слишком ранимый и мягкий, а лишний раз видеть его негодование и слёзы ему не доставляет удовольствия.

Сжав руки в кулаки, пытаясь успокоиться, Фрай продолжает идти, жёстко ступая по тропе. Был бы под ногами лёд, тот бы раскололся. Голод, жажда, невыносимая дорога, болтливый и докучливый младший брат… Всё это походит просто на какое-то издевательство со стороны матушки судьбы, игравшей с ними.

Солнце тем временем почти скрылось за горизонтом.

Деймон понимает, что оставаться ночью посреди мрачноватого леса с волками, заражёнными, а также выжившими – не самая лучшая затея. Если им хочется выжить, то ночлег нужно найти как можно скорее. Он был уверен, что помнит эту тропу и что дальше должно быть что-то на подобие их деревушки. Может, что-то меньше, но определённо там, в конце прямой строгой дороги, должен быть какой-нибудь дом. Пусть развалившийся, похожий на барак или сарай, но четыре стены и дырявая крыша будут лучшим местом для сна, нежели совсем ничего.

– Уверен, скоро мы сможем отдохнуть, – Деймон решает немного смягчить ситуацию, подбодрить Леона. Он понимает, что на их плечи свалилось гораздо больше, чем они могли ожидать, и сейчас нужно поддерживать друг друга, а не ссориться из-за пустяков. – Не дуйся… – Фрай через плечо, с усмешкой, смотрит на Кэрнила, заканчивая: – лопнешь.

Леон, до этого момента продолжавший стоять на одном месте, пряча глаза под копной тёмно-русых волос, зажёвывает нижнюю губу, сдерживая подступавшие смешки. Деймон редко может сказать что-то колкое или забавное, поэтому каждый раз он не может ни смеяться, но строить из себя обиженного нужно, но, несмотря на все приложенные усилия, Кэрнил всё-таки не выдерживает и заливается заразительным, звонким смехом, хватаясь за болящий от голода живот.

Деймон, отвернувшись, мягко, совсем незаметно, приподнимает уголки губ, с теплом на душе слушая хохот брата – пусть сводного, но такого родного. В такие моменты он чувствует себя самым счастливым, поэтому Фрай никому не позволит отнять у него это счастье: Леон – единственный луч надежды, ради которого он сделает всё. Под словом «всё» Деймон подразумевает любое действие, способное спасти его: убить, умереть, стереть в порошок, уничтожить мир… Что угодно, но последнего родного человека он не отдаст никому.