Туманные облака продолжают густыми потоками снижаться к земле. Деймон тянет узду гнедой кобылы на себя, наконец, трогая ту с места. Стук копыт эхом разносится по округе, исчезая в обворожительной дымке, больше походившей на пар, исходящий от горячего источника. Вокруг всё кажется нереальным и невообразимым. Ветки кустарника, бледно-зелёные листочки которого уныло обваливаются на поверхность мокрой земли, задевая длинные ноги лошади. Она фыркает, брыкается, отказываясь ступать дальше, потому что не видит ничего, не может прочувствовать, а пугающие до глубины души звуки будоражат даже её маленькое сознание.

Впереди ничего. Только серая прослойка, сквозь которую даже с помощью фонарика невозможно было бы подсмотреть. Шелест листвы слышен повсюду: они будто перешёптываются между собой, передавая таким способом таинственные послания. «Странно», – думает Деймон, снова не слыша пения прекрасных обитателей здешних лесов.

Разных окрасов, размеров и голосов пернатые птицы заполоняли собой всё пространство, и без их сопровождения пройти было практически невозможно, так как они были словно повсюду. Сейчас тяготящая тишина угнетала, дышать становилось сложно с каждым движением парнокопытного, начинало нещадно сосать под ложечкой. Есть хотелось неимоверно.

Сознание плывёт, в горле стоит отвратительный ком от голода, а жуткое урчание в желудке заставляет недовольно поёжиться. Голова болит, ноги немеют от длительного сидения на месте. Размеренный цокот подков разрезает эту ужасающую тишину. Недовольно морщась от тяжести на своём левом плече, он грубо стонет, пытаясь вытерпеть свою неподвижность и назойливое покалывание мелкими иголочками в онемевающей зоне. Винтовка неаккуратно висит сбоку, болтается, но прикрепить её кожаным ремешком он не может, потому что одному из них и вправду нужно отдохнуть, если они планируют выжить… А планируют ли? На данный момент, это слишком сложный вопрос для него. Он потерял слишком многое, но не готов пока дать точный ответ, принимая суровую реальность – такую, какую в слезливых книжонках о романтике не пропишут.

Он прочитал много разных книг: от строения человека, его психологического состояния до романтики, которую на дух не смог вынести из-за многочисленных различий с реальной жизнью – с той, которую многие страшатся, прячась за масками безымянных героев. Благодаря чтению разных экземпляров, многое взял для себя на заметку: научился читать людей по их эмоциям, смог распознавать в разговорах правду ото лжи и ложь от правды; познал азы рукопашного боя и владение огнестрельным оружием; выучился на пять минут задерживать дыхание и длительное время обходиться без пищи.

Воздух спёртый, дышать становится всё тяжелее, учитывая ещё груз на плече и полное онемение руки от отсутствия необходимых движений. Вдали слышится хруст прогнившей ветки, чьи-то неравномерные шаги и звук биения собственного сердца, сыгравшего злую шутку со своим носителем.

– Чёрт, – тихо проговаривает Деймон, вскидывая голову к темнеющему небу, еле различимому за густыми кронами. – Мы так долго были в пути, – он негодует, поверить не может в то, что с недавних событий прошли уже, наверное, целые сутки, пролетевшие также незаметно, как если бы он дунул в тлеющие угли.

– У меня шея затекла. Ты такой неудобный, жуть, – Леон сонно потирает глаза, зевает громко, растягивая гласную «а», и сладко потягивается, рукой начиная массажировать затёкшую шею.

Фрай закатывает глаза, машет головой и, наконец, выпрямляется, шипя от резкого покалывания в онемевших местах. Разминается, на мгновение отпуская поводья медленно идущей вперёд лошади, задевающей своей тушей ветви кустов, как по округе разносится оглушительный звон от выстрела. Кобылица тушуется, испуганно ржёт и встаёт на дыбы, скидывая с себя одного из пассажиров. Деймон, подобно тяжёлому мешку с картофелем, валится на землю, отбивая мягкое место, локти, на которые приземлился, и нижнюю часть спины, вскрикивая от неожиданности и резкой боли, пронзившей смеющийся нерв.