На грани Саида Халлид

ПРОЛОГ

Тишина. Она больше не казалась редкостью. Она стала нормой.

Тишина на площадках, где раньше звенел детский смех.

Тишина в школах, чьи двери давно заколочены.

Тишина в городах, наполненных звуками каблуков,

музыки, витрин – но не дыхания жизни.

Города всё ещё были полны людей.

Они шли по улицам, как по подиуму. Красивые. Идеальные.

Молодые телом, отполированные до блеска.

Мужчины и женщины – как из рекламных роликов.

Улыбки. Уход за собой. Новые бренды.

Мода, диеты, процедуры, биохакинг.

Но за этой глянцевой оболочкой – пустота.

Каждому из них было сто. Или чуть меньше. Или чуть больше.

Но все они выглядели на тридцать. Потому что научились сохранять молодость.

Сначала это казалось чудом. Потом стало проклятием.

Когда исчезли дети – никто сразу не запаниковал.

Это было удобно. Никто не кричал в самолётах. Никто не мешал на ужинах.

Больше не нужно было строить школы, придумывать детские товары, жертвовать телом ради беременности.

Но потом пришло осознание.

Не осталось младенцев.

Не осталось беременных женщин.

Не осталось ни одного человека, способного родить новую жизнь.

Человечество – вымерло, не заметив своей смерти.

ЧАСТЬ I. ЗАБВЕНИЕ

Глава 1. Мир без младенцев

Когда исчезли дети —

мы поняли, что исчезла жизнь.

Город сиял. Улицы были вычищены до блеска, фасады зеркальных зданий отражали безупречно отлаженное настоящее. Люди выглядели, как модели из рекламных кампаний: идеальная осанка, безупречная кожа, густые волосы, вены – только на анатомических иллюстрациях.

Красота была нормой. Старость – вымершим мифом.

В центре города, в ресторане на крыше самого высокого здания, звучал смех. За огромным круглым столом, окружённым голографическими свечами, праздновали день рождения.

– Сто! – раздалось. – Сто лет!

Девушка с серебристо-белыми волосами задорно задула свечи на искусственном торте. Её лицо сияло – гладкое, юное, как у двадцатипятилетней. Она встала, поклонилась гостям, и те подняли бокалы.

– За тебя, Лина! – прозвучало.

Рядом стояла другая женщина. Абсолютно похожая. Та же линия подбородка. Те же глаза. Как отражение в зеркале.

Одна из гостей наклонилась и спросила:

– Почему ты не задула свечи вместе с ней? Вы ведь, наверное, близнецы?

Девушка улыбнулась одними уголками губ.

– Нет. Это моя мама, – спокойно ответила она. – Ей сто. А мне только пятьдесят. Я – официально самая молодая жительница Земли.

– Что?! – удивилась та. – Но вы как сёстры!

– Такое бывает, – сказала Лея. – Когда твоя мать – владелица самой крупной клиники по омоложению на планете.

Лея была не просто дочерью столетней красавицы. Вместе с матерью они управляли клиникой Nova Genis – учреждением, которое помогло миллионам сохранить молодость, но никому – продолжить род. Бизнес их семьи процветал даже тогда, когда всё остальное вокруг медленно умирало.

Отец Леи и муж Лины – мэр города.

Внезапно в помещении зазвучал голос мэра. Он поднялся со своего места – высокий, стройный, с густыми чёрными волосами и взглядом, привыкшим к власти.

Он только что произнёс тост – и теперь встал перед гостями снова, держа в руках голографический микрофон:

– Я благодарю вас за то, что вы здесь. Сегодня мы не просто празднуем юбилей моей любимой жены. Сегодня мы – символ надежды. Мы – элита!

– Я хочу напомнить, – сказал он, – что сегодня вступает в силу новый указ. Любой гражданин, готовый сдать свой биоматериал для экстренной репродуктивной программы, получит от правительства один миллион долларов, но при одном условии.

Он сделал паузу. И продолжил уже тише:

– Мы знаем, что детей больше нет. Мы знаем, что все, кто рождён в инкубаторах последних поколений, стерильны. Но мы не сдаёмся.

Шум в зале утих. Гости замерли.

– По распоряжению Совета, каждому, чей биоматериал пройдёт генетическую проверку и окажется жизнеспособным – то есть сможет стать живым эмбрионом – будет выплачен бонус: один миллион долларов.

Он поднял бокал.

– Мы ищем семя новой жизни. И, быть может, оно среди нас.

– Это не просто щедрый жест, – продолжил он. – Это наш последний шанс. Мы не можем больше закрывать глаза. В мире не осталось детей. Сады – закрыты. Школы – пустуют. Даже инкубаторы молчат. Мы столкнулись с кризисом, который касается каждого из нас.

Лея посмотрела на мать. Та стояла молча, глядя в бокал с золотистой жидкостью, будто что-то знала. Но через мгновение выражение красивого лица Лины стало полностью безразличным! Она перестала слушать и занялась привычным делом – она начала загружать фотоотчёт в соцсеть ИнстаВселенная, подбирая фильтры и лайф-коды.

Лея, пожав плечами, взглянула на свои черты в зеркале, встроенном в поверхность стола. Она была копией матери. Но только внешне.

Внутри – пустота.

Лея не интересовалась лайками. Она интересовалась продлением молодости. Будто боялась, что после смерти – исчезнет. Ведь у неё нет того, что было у людей прошлых эпох: бессмертной души.

В ресторане звучала музыка. Мир жил.

Но в этом сиянии не было ни одной живой эмоции. Ни радости, ни боли. Все знали: рожать больше никто не может. И, главное – никто не хочет.

Мэр продолжил:

– За последние десятилетия на свет не появился ни один младенец, способный к воспроизводству. Все наши клоны – стерильны. Все попытки – тщетны. И если кто-то из вас, или ваших знакомых, всё ещё хранит генетический материал – пригодный и чистый – вы обязаны дать нам знать.

Он замолчал. Зал аплодировал, но это были аплодисменты из вежливости.

Люди пили, ели, улыбались. Но за стеклянными окнами, сквозь сияющие огни города, стояла другая тишина.

Тишина мира, где больше не звучит детский смех.

Глава 2. Лаборатория жизни

В другом конце города, среди огней и рекламных голограмм, светилось только одно здание. Остальные давно погрузились в ночное безмолвие. Но внутри этой лаборатории не гас свет уже много лет. Высоко над землёй, в куполе из прозрачного стекла, светилась Лаборатория Жизни – единственное на планете место, где всё ещё пытались вернуть человечеству будущее.

София, высокая женщина с идеально гладкой кожей и пронзительным взглядом, в который давно не заглядывали дети, сидела перед экраном. Её пальцы уверенно бегали по панели – снова и снова. Ещё одна попытка. Ещё один протокол. Ещё одна пустая надежда.

– Стоп. Проба отклонена, – глухо произнес искусственный интеллект, встроенный в монитор.

– Пятая… уже сегодня? – устало переспросил Марк, её муж. Он подошёл ближе, держа в руках чашку с синтетическим кофе. – Я думал, ты отдохнёшь хоть час.

София не ответила. Лишь провела рукой по волосам, заправляя их за ухо. Им обоим было по сто двадцать. Но тела их выглядели на тридцать пять. Улыбки – только на фото. Внутри них жили десятилетия попыток, разочарований, наблюдений за тем, как школы превращаются в музеи.

Марк стоял у голографической панели. Его руки дрожали – не от возраста, а от бессилия. Очередной эмбрион – двадцать восьмой за последние два месяца – снова оказался нежизнеспособным. Молекулярные связи распадались уже на третьем этапе.

– Мы не можем использовать больше ни одного образца. Все доноры – бесплодны, – сказала она наконец. – Ни одной яйцеклетки, ни одной сперматозоидной цепочки, пригодной к делению. Всё – стерильно. Даже генная реанимация бессильна.

– Ты знаешь, как это началось, – тихо произнёс Марк. – Когда женщины отказались рожать. Когда страх старения стал больше любви. Когда тела стали ценнее душ.

София сидела рядом, сжав пальцы в замок, глядя в микроскоп. Тишина между ними была не пустотой, а безмолвным согласием. Они не спорили. Им больше не на что было спорить.

– Всё начинается с выбора, – тихо сказала она, не отрывая взгляда от экрана. – Женщины когда-то выбрали красоту вместо жизни. Мы все выбрали молодость вместо продолжения рода.

– Не мы, – ответил Марк, чуть срываясь. – Мы тогда были детьми. Нас уже родили в стекле.

Марк подошёл к центральной панели и коснулся сенсорного стекла. На нём загорелись голограммы: сводки с заседаний ООН, заявления мировых лидеров, панические отчёты. Красной строкой шёл заголовок: «Человечество потеряло способность к воспроизведению».

– Мы знали, что это возможно, – продолжил он. – Нас ведь выращивали в инкубаторах. Но никто не мог предположить, что с исчезновением любви к жизни исчезнет и сама жизнь.

Он прошёлся по лаборатории. Полки, наполненные биокапсулами. Инкубаторы, которые больше не грели никого. Роботы, которые стерильно стерегли пустоту.

– В погоне за вечной молодостью мы забыли, что старение – это знак того, что жизнь продолжается. А не болезнь, которую надо лечить, – добавил он, остановившись у окна.

Снаружи, за стеклом, сиял город. Совершенный. Безупречный. Мёртвый.

– Почему не получается? – выдохнула София. – Мы взяли самый чистый биоматериал, активировали цепочку генов, добавили питательный коктейль из двадцати двух аминокислот…

– Чего-то не хватает , – почти шепотом сказал Марк. – Мы создаём оболочки. Без жизни внутри.

София подняла на него взгляд. И впервые за долгое время – в её глазах появилась боль.

В этот момент на голографическом табло вспыхнул сигнал: Сбой в матрице. ДНК несовместима с жизнью.

Марк ударил по панели.

София встала и подошла ближе. Коснулась плеча мужа.

– Мы не можем сдаться. Мы – последние, кто пытается.

– А если не мы? – прошептал он. – А если где-то… есть кто-то, кто всё ещё может принести жизнь?