София сжала его руку. В её груди что-то отозвалось. Ещё не мысль. Ещё не образ. Но предчувствие.

Словно где-то, за пределами логики и науки, к ним уже шёл ответ.

София закрыла глаза. Перед ней всё чаще всплывало одно и то же лицо – девочка. Светлая, смеющаяся. Не картинка. Не воспоминание. Что-то большее.

– Марк… – вдруг тихо произнесла она. – А если… новый эмбрион невозможен не из-за клеток?

– Что ты имеешь в виду?

Она посмотрела ему в глаза.

– А если дело не в биологии? А если жизнь не начинается с ДНК… а с души?

– А если душа больше не хочет рождаться здесь? – спросила она. – А если мы сделали этот мир настолько искусственным, что для настоящей жизни здесь просто нет места?

Глава 3. Последний сад

Утро наступало на город без опозданий. Летающие такси скользили между стеклянными фасадами, вывески мягко светились, освещая безупречно ухоженные улицы. Город выглядел живым, но в нём не было жизни. Ни смеха, ни плача, ни детских голосов.

Марк и София шли по тротуару, молча, каждый в своих мыслях.

– Никто больше не мечтает, – тихо произнесла София. – Только цели, задачи, эффективность… Но не мечты.

– А зачем мечты, если всё можно купить или продлить? – ответил Марк с иронией. – Красота – бесконечна, старости нет, болезнь побеждена. Но знаешь, что по-настоящему исчезло?

Он посмотрел на жену. Она кивнула.

– Жизнь, – сказала она. – Настоящая. Своевольная, непредсказуемая, живая.

По пути в старый район они прошли мимо частных клиник, где вывески предлагали последние методы «омоложения без возраста». В витринах магазинов – витамины, биодобавки, безупречные тела манекенов, зеркально отражавшиеся в глазах прохожих.

– Иногда мне кажется, что мы все боимся умереть не из-за смерти, а потому что вдруг обнаружим: мы ничего не прожили, – тихо сказала София.

Перед ними выросло здание детского сада – опустевшее, обветшавшее, но всё ещё стоящее. Его фасад покрывали выцветшие рисунки и лозунг, когда-то сиявший золотом: «Дети – будущее планеты!»

У ворот стояла Лина. В строгом светлом пальто, она выглядела, как всегда, безупречно. Но в глазах была тоска.

– Вы тоже сюда? – спросила она, заметив супругов.

София кивнула. – Интересно было увидеть… хоть что-то живое из прошлого.

Лина повернулась к зданию, глядя сквозь него, будто видела совсем другое время.

– Я когда-то водила сюда Лею. Ей было три года. Её любимое место было под яблоней. Мы всегда собирали яблоки, и она любила делиться ими с других детьми. Мне казалось, это никогда не закончится… – она замолчала. – Теперь я знаю, что у меня никогда не будет внуков.

Тишину нарушил скрип калитки. Изнутри вышел мужчина – крепкий, с сединой у висков, в форме охранника.

– Доброе утро, – сказал он, и его голос был тёплым, живым.

– Вы охраняете это место? – удивлённо спросил Марк.

– Уже сто лет, – кивнул мужчина. – Я – Енок.

– Почему вы остались? – спросила София.

Енок помолчал. Его взгляд упал на яблоню во дворе.

– Её звали Аделина. Она была основательницей сада. Не могла иметь своих детей… Болезнь. Но она говорила: «Я не обязана быть матерью, чтобы быть любовью».

Он сделал шаг вперёд, медленно.

– Когда дети исчезли, сад опустел. Она поняла, что её миссия завершена. И однажды сказала: «Я ухожу, но оставлю свой свет здесь». Я похоронил её под той самой яблоней. И остался. Жду. Не знаю чего. Может быть, звука шагов. Может, смеха…

Трое слушали, не перебивая. В этот момент всё вокруг будто замерло. Только ветер шевелил листву на дереве.

– Надежда не умирает, – сказал Енок. – Даже если дети исчезли. Я верю, однажды дверь снова откроется.

– В современном мире брак считается устаревшей формой существования. Его называют клеткой, тюрьмой, чем-то, что ограничивает личную свободу. —вдруг заговорила Лина. – Если люди нашего поколения ещё могли создавать пары – пусть даже без желания рожать детей, и заказывали их в лабораториях, – то теперь те, кто рождён в инкубаторах, просто не понимают, что значит любить или быть в союзе. Как моя дочь, Лея! Мы с ее отцом сделали все, чтобы поселить в ней семейные ценности. Но она совершено индифферентна к подобного рода взаимодействиям!