Да и вообще, почти все люди на Земле одиноки. Люди больше не страдают от любви, но и не радуются ей с той искренностью, которая была, когда на Земле рождались дети.

Марк сжал руку Софии. Та снова почувствовала – в груди болит. Болит по-настоящему.

– Когда исчезли дети, мы потеряли не только будущее, – тихо сказала она, глядя в заколоченные окна детского сада . – Мы забыли, каково это – чувствовать.

Марк, её муж, кивнул И добавил – Мы хотим жить вечно, но боимся по-настоящему жить, . – Мы хотим молодости, но отвергли любовь. Мы победили старение, но потеряли смысл!

Лина вспомнила, как звучал детский смех. Когда-то он наполнял этот двор, парки, дома. Сегодня – полная тишина.

– Знаете, – прошептала София, – мне кажется, даже небо стало тише. Будто ждёт…

– Да. Сейчас никто не создает семью, – продолжил Марк. – Все считают брак адом. Тюрьмой. Люди боятся даже думать о близости. Те, кто были рождены естественным путём, ещё как-то могли создавать пары, хотя и не хотели рожать сами. Но те, кто родился в инкубаторах… они просто не умеют любить.

– Почти все – одиноки, – кивнула София. – Остались только однополые союзы. Не из страсти, не из любви – из практичности. Потому что так проще. Из жизни ушла гармония. Баланс нарушен.

Енок посмотрел на яблоню, которая больше не плодоносила. В его взгляде было что-то глубокое. В его взгляде жила память о той, кого он когда-то любил.

– Она верила в чудо, – сказал он. – Я тоже верю. Пока жива память, пока есть любовь – есть надежда.

София прикоснулась к коре дерева.

– Спасибо, что остались.

Марк взял её за руку. И вдруг стало понятно: то, что они ищут, – не просто эмбрион. Не просто биологическое продолжение. Они ищут жизнь, которую можно почувствовать. Любовь, которую можно передать. Душу, которую нельзя создать в пробирке. Последний сад ещё не закрыл свои двери. Здесь все еще живет надежда! Здесь осталась душа Аделины.

В лаборатории царила напряжённая тишина. Марк и София стояли перед стеклянной капсулой, в которой вращался нестабильный эмбрион. Мониторы мигали тревожным жёлтым светом – вероятность сбоя приближалась к критической.

– Это наш последний шанс, – тихо сказала София, наблюдая за биологическим вихрем. – Мы использовали нестабильные клетки. Это может закончиться катастрофой.

– Или рождением новой жизни, – ответил Марк. – Мы должны были попробовать. Но… – он опустил взгляд. – Может, мы перешли границу.

– Какую границу? Этики? – София с горечью усмехнулась. – На Земле больше никто не рождается. Мы ведём не эксперимент. Мы ведём сражение.

За стеклянными стенами бушевал ветер. Это делало тишину внутри самой лаборатории еще более звенящей. Только изредка раздавались звуки работающего оборудования. На мониторе пульсировал слабый импульс: новая попытка создания эмбриона из нестабильных клеток.

– Это последний, – прошептала София, не отрывая взгляда от экрана. – Если снова ничего не выйдет…

– Тогда мы останемся наедине с пустотой, – тихо ответил Марк. – Но, ты права, мы не можем сдаться..

София повернулась к нему.

– Ты всё ещё думаешь, что душу можно вернуть в клетку?

Марк вздохнул.

Дверь открылась резко, нарушив тишину. Вошёл мэр. Его идеально выглаженный костюм, ровная осанка и пронзительный взгляд выдавали в нём власть. Он смотрел на них, как на последнюю надежду.

– Новости? – коротко спросил он.

София покачала головой. – Пока ничего. Эмбрион нестабилен. Сбой может произойти в любой момент.

– Тогда пробуйте снова. Всё. Что. Угодно. – Его голос дрожал, но он не позволял себе эмоций. – Мы уже десятки лет живём без новых рождений. Нас всё меньше. И всё меньше настоящих… людей.