В конце одиннадцатого класса мы обе заранее сдали экзамен по математике и, освободившиеся от уроков, часы проводили в кофейне возле школы, где каждая готовилась к поступлению на свой факультет – я шла на экономический, а Вика готовилась быть психологом. После школы мы оказались в разных институтах, и жизнь начала принимать совсем неожиданные формы. Мы казались порой такими разными, что общие знакомые удивлялись, почему мы вообще дружим, но мы-то знали о той особенной связи, которая не разрывается с годами, если только она – настоящая.

Мы могли не видеться по полгода и все равно знать друг о дружке каждую мелочь, даже если общение заключалось в нескольких сообщениях или коротком звонке. Нормально поговорить удавалось только во время совместных поездок, и у нас даже появилась шутка, что нужно увезти кого-то из нас в другую страну, чтобы нормально поговорить – хотя обычно из нас двоих именно у Вики всегда было меньше свободного времени.

Когда мы закончили учебу, они с парнем перебрались в Сербию, забрав с собой собаку и годы совместных воспоминаний. Ее молодой человек был почти на десять лет старше и вскоре открыл там филиал своего московского бизнеса, а Вика устроилась в школу психологом, и теперь мы виделись еще реже. В основном, когда она приезжала в Москву навестить родственников, так что мои угрозы приехать к ним в Белград так и оставались только словами. Мы пережили вместе поступление, выпускные экзамены и диплом, не одно и не два разбитых сердца и мои попытки выучить итальянский (не слишком удачные) вместе с ее (более успешными) попытками выучить сербский. Поэтому, когда жизнь подкинула очередной сюрприз в виде всего, что случилось, я ни на секунду не сомневалась в том, кто может дать дельный совет.

Когда я добралась до отеля, ватный туман, заполнявший мою голову с самого момента, как была проведена черта, понемногу рассеялся, но легче так и не стало. Вместо того чтобы пойти на море, я спустилась в спортзал отеля и пошла на групповое занятие йогой в гамаках. Надежда, что положение вниз головой придаст мне сил, однако, не оправдалась. Тогда я вернулась в номер и тут же уснула, едва моя голова коснулась подушки. Сказывалась практически бессонная ночь.

Сновидения бродят по подсознанию тревожными образами событий, происходивших днём. Каждый раз я ныряю в блаженный омут с надеждой на отдых, но получаю в лучшем случае короткую передышку, полную демонов и страхов. Но этот сон – он другой. Спокойный. Тёплый. Не помню таких уже очень давно. Мне снится девочка. У неё медовые июньские локоны, ещё не успевшие обрести свой настоящий цвет, и пронзительные карие глаза. Я обнимаю ее – очень осторожно, как трогают дикого зверька, который впервые доверился и подставил голову для прикосновения. Кадр сменяется, и вот мы с ней на детской площадке катимся с горки. Мы говорим о чем-то, смеёмся, но я не слышу слов. На ней голубое платье и панамка с кошачьими ушками. Она становятся для меня якорем, за который то и дело цепляются глаза. Я не знаю, кто эта девочка и как ее зовут. Никаких деталей или контактных данных. Знаю только, что теперь эта девочка очень важна для меня. Пробуждение оставляет на губах горьковатый привкус, словно от слабо разбавленного джина, но на душе легко. Я знаю, что все делаю правильно, даже если сейчас мне непросто это принять.

Окончательно прихожу в себя от того, что ледяной воздух из кондиционера, который я заботливо выставила на 17 градусов, выстудил мою небольшую комнату, и я начала замерзать. Сделав теплее, я переворачиваюсь на другой бок в надежде еще поспать, но сон не идет, а глаза упрямо цепляются за вторую подушку, на которой он спал еще пару ночей назад. Когда все еще было хорошо. До этой дурацкой черты.