– Ты меня ударил, – говорит он, но его слова не доходят до меня.

Меня тошнит на пол – серо-коричневая липкая лужа, похожая на мою жизнь. Тело настолько обмякло, что сидеть уже невозможно, поэтому я подтягиваю ноги и ложусь на диван в позу эмбриона, – я чувствую себя безобразным, ничтожным. Тяжело дыша, я поворачиваю голову и утыкаюсь носом в подложку, на которой лежу, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме дыма и крови, вины и ненависти. Бумага становится влажной то ли от пота, то ли от слез… не знаю.

Проходит несколько минут, и тут я слышу, как Майк предлагает мне стакан воды. Каким-то образом это приводит меня в чувство. Когда я встаю, конечности становятся свинцовыми, а внутри меня все лихорадочно горит. Это настолько изнуряет, что я начинаю задыхаться, а слова отнимают все силы, которые я могу выжать из себя. И я говорю одно и то же пяти физиотерапевтам, стоящим перед Майком. Все они стоят со стаканами воды и не понимают, что происходит.

– Я отказываюсь от лечения. Больше не будет сеансов. Это… – я вытираю нос. – Прости, пожалуйста.

Майк хмурится:

– Уайетт…

Он не успевает договорить, потому что, не успев произнести ни слова, я уже прохожу мимо него за дверь.

Десять секунд. Десять секунд я позволяю себе прислониться к двери, глядя в потолок и дрожа, втягивая воздух. Затем я размахиваюсь, пинаю дверь и выхожу из тренировочного центра с горькой мыслью, что, возможно, мне придется смириться с тем, что я никогда больше не встану на лед и не буду играть в хоккей.

Это вторая худшая мысль, которая когда-либо приходила мне в голову, когда я был вынужден принять правду.

Хуже всего было то, что Ариа бросила меня и не вернулась.

Сейчас она снова здесь, но не со мной, потому что я все испортил, серьезно испортил. Я должен наконец это осознать.

Я возвращаюсь на автобусе в центр. Пинаю перед собой камешек, пока иду по улицам Аспена, и думаю о том, что со мной будет дальше. Каким будет мое будущее. Интересует ли меня хоть какая-то другая карьера? Я никогда об этом не задумывался. Всегда было ясно: я хочу быть хоккеистом в НХЛ, Американской профессиональной хоккейной лиге.

Может быть, я смогу изучать спортивную медицину, как Ариа. И если бы мы когда-нибудь найдем общий язык, мы могли бы открыть совместную практику и…

Если бы да кабы. Прочь все надежды. Мы не помиримся. Я ей больше не нужен. Ариа Мур любила меня, любила всем сердцем, но теперь все кончено. Все меняется, Уайетт. Смирись.

Мы с камешком уже почти дошли до колокольни, когда я замечаю Камилу. Я настолько теряюсь, что просто стою на месте. Камешек скатывается в овраг.

Сейчас одиннадцать часов утра. Сестра уже должна быть в школе, где старушка Клируотер должна ей объяснять, что такое векторы и прочая дребедень. Я с минуту наблюдаю за ней со своего места, выжидая, в каком направлении она пойдет. Когда я понимаю, что Камила идет в дизайнерские бутики, я иду вслед за ней в «Дольче и Габбана».

«Какого черта ты тут делаешь?»

На улице полно туристов. Мне приходится встать почти прямо перед витриной, чтобы видеть Камилу, но мне бы больше хотелось, чтобы меня здесь не было, честно, потому что, когда продавщица показывает сестренке для сравнения красный и черный комплект нижнего белья, мне кажется, что я попал не в тот фильм. Еще хуже становится, когда Камила кивает, показывает на красное белье и следует за женщиной к кассе. У нас хватает денег только на еду в холодильнике, счета за электричество и супердорогущие мешки для пылесоса, а она собирается купить нижнее белье от «Дольче и Габбана»?

Я жду, пока она выйдет из магазина с бумажным пакетом цвета слоновой кости. Она не замечает меня и почти проходит мимо.