Мы пылаем огнем Айла Даде

© Like Fire We Burn by Ayla Dade

2022 by Penguin, a division of Penguin Random House

Verlagsgruppe GmbH, München, Germany

© Л. Бородина, перевод на русский язык

© Маркова И., иллюстрация на обложке

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Посвящается всем девочкам,

которые витают в облаках

Первое, что я вижу – Скалистые горы.

И так было всегда: когда я вставала с постели и смотрела в окно, когда выходила из дома. Скалистые горы, куда ни глянь.

И первый, о ком я думаю тут, дома, в Аспене, – Уайетт.

Уайетт Лопез. «Тот самый, который разбил мне сердце», – могла бы сказать я, но это было бы неправдой. Он не просто его разбил – это слабо сказано. Невозможно описать словами, что именно он с ним сделал.

Начни я кому-нибудь рассказывать о том, что случилось, мне пришлось бы заткнуть уши и каким-то образом отключить сознание, чтобы не пришлось это слушать самой. Когда я об этом думаю, события снова оживают перед глазами, а потому я не хочу об этом вспоминать – ни сейчас, ни потом.

Но я все равно расскажу, иначе я не могу.

Уайетт Лопез был для меня всем. Я говорю так не просто потому, что меня это разрушило, и мне его не хватает, а потому, что так оно и было. Мы были одержимы друг другом – не в каком-то поганом, токсичном смысле, нет. Мы помешались на своей любви, оба, и, честно говоря, прекрасней этого нет ничего на свете – еще бы, безоговорочная любовь, помноженная на два, лучше не бывает. И именно поэтому было так больно, так раздирающе больно, когда он достал свое достоинство перед Гвендолин, будто она – это я; «Ой, ну, вот так вот вышло, бывает, ничего страшного, перепутал».

Порой воспоминания бывают не просто плохими, а дерьмовыми.

Я уехала, потому что не могла больше думать, у меня не осталось мыслей и чувств, потому что во мне бурлило слишком много эмоций, злости и… Уайетта.

То видео. Видео, на котором мой Уайетт стоит в темной комнате: широкий торс, мускулистые руки. Я наблюдала, как он, пошатываясь, смахнул вазу с прикроватной тумбочки, и она разбилась об пол, а потом он каким-то образом упал на кровать, на эту самую кровать с постельным бельем с оленями, видом на Аспенское нагорье и сияющей над головой луной – яркой и ясной, слишком прекрасной для такого момента. А потом я увидела ее, Гвендолин, которая, видимо, думала, что она – это я; как она лежала в постели и раздвигала ноги, а потом хоп! – она уничтожила мою жизнь, и он уничтожил мою жизнь. И все, не осталось ничего, кроме боли, ненависти, печали, злости и любви… Любви? Какого черта? Почему, почему, почему?

И вот я снова здесь. Вернулась к истокам. Двери аэропорта Аспена распахиваются. Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как ледяной воздух обжигает легкие, и сую руки в карманы куртки с подкладкой. Устало тру глаза. Уснуть в самолете было невозможно. Мой вялый мозг благодарит меня за похвальную идею заказать ночной рейс.

Прошел почти год с тех пор, как я приезжала сюда в последний раз. Я всего лишь провела здесь Рождество, но эти две недели привели к тому, что последующие десять месяцев я пыталась стереть из памяти лицо Уайетта. Его черты слишком эстетичны, слишком красивы, чтобы казаться обычными: маленькая щель между резцами, ямочки на щеках, прическа – дикая и растрепанная сверху, короткая по бокам, которая каждый день идеально лежит, хотя кажется, что с ней такого добиться невозможно.

Ничего не вышло. Его лицо по-прежнему со мной. Прямо перед глазами. Прошло два года с момента нашей встречи, но он все время рядом, хотя его тут нет.

Безумие, правда?

– Ариа!

Я отвожу взгляд от внушительной горной гряды Сноумасс и поворачиваю голову направо.

Там стоит Уильям, прислонившись спиной к своему небесно-голубому пикапу «Форд». Он идет ко мне и раскидывает руки в широком объятии. В этом весь Уильям. Сотрудник администрации Аспена. Самый сумасшедший житель нашего города с самым большим сердцем, которое только можно себе представить. Очень любит обниматься. Будь его воля, обнял бы весь большой мир. Он всегда говорит, что на этой планете слишком одиноко, миру нужна любовь и люди, готовые ее дарить. «Как же он прав», – думаю я, а потом снова вспоминаю Уайетта, черт бы его побрал.

Я улыбаюсь:

– Привет, Уилл.

Его усы царапают мне щеку, когда он крепко меня сжимает. Он пахнет так же, как и раньше: старинной мебелью и лошадьми.

Он отстраняется и берет у меня чемодан с сумкой, чтобы поставить их на багажник.

– Я хотел приехать на карете.

– Мне бы понравилось.

– Знаю, – он подходит к пассажирской стороне и открывает передо мной дверь. – Я беспокоился, что лошади испугаются на автостраде.

– Да, скорее всего.

Уильяму приходится сделать три попытки, чтобы завести машину. Двигатель рокочет, включается радио. Какая-то песня в стиле кантри. Так всегда в Аспене. Все кажется спокойным. Огромная горная гряда, а посреди нее – коттедж за коттеджем, где все друг друга знают. Если бы это был фильм, мы были бы разодеты в старомодные одежды и танцевали вокруг колокольни, а на фоне играло бы кантри, потому что здесь красиво, по-домашнему, если не углубляться в детали и не прислушиваться к биению некоторых сердец. Им слишком тоскливо и одиноко для песен в стиле кантри, разве что в самый раз для песен Тейлор Свифт.

Мы выезжаем из аэропорта и едем по шоссе в сторону центра города.

– Твоя мама будет рада тебя видеть.

– Я тоже.

У мамы ревматизм. В последние несколько месяцев ей стало хуже, и она долгое время скрывала это от меня, потому что знала, что я все брошу и вернусь. Ведь я такая – вечно встревоженная, слишком самоотверженная и любвеобильная, несмотря на то, что Уайетт приложил все усилия, чтобы уничтожить это все во мне.

Но я ведь Ариа. Добрая. Хорошая. Вот почему я вернулась. Мне все равно, что у меня на душе. А вот мама – это важно. И, буду откровенна, последние два года я надеялась, что кто-нибудь позвонит, я окажусь кому-нибудь нужна, и меня позовут обратно домой. Я бы ни за что себе в этом не призналась, не сказала бы себе: «Послушай, Ариа, будь честна с собой, ты ведь не хочешь учиться в Брауне. Ты хочешь обратно домой. Ты хочешь гулять по утрам по Аспенскому нагорью и слиться с горами, хочешь рассматривать свежие следы птичьих лапок на снегу, наблюдать издалека за Уайеттом и представлять, как сложилась бы жизнь, если бы он тебе не изменил».

Прекрасная мысль: «Если бы он тебе не изменил». Мы бы до сих пор были теми, кем себе казались.

– Не понимаю, почему ты не хочешь работать в конюшне, Ариа, – Уильям включает поворотник и сворачивает к центральному выходу. – Эта работа идеально тебе подходит.

– Твои лошади меня терпеть не могут, Уилл.

– Неправда. Они просто недоверчивые.

– Прошлой зимой Салли пыталась оторвать мне руку.

– Не принимай это на свой счет. В тот момент она была очень раздражительной.

– Прекрати постоянно держать ее на диете. Она становится опасной для людей. Это тирекс, а не лошадь.

Он вздыхает:

– Боюсь, у нее наступает менопауза.

– Трагедия. Она растопчет весь Аспен. Я тебе еще раньше говорила, что, если яйцо зеленое, не стоит его высиживать.

Уильям смеется:

– Так здорово, что ты вернулась, Ариа.

Я улыбаюсь, глубже кутаюсь в капюшон из искусственного меха и притворяюсь, что не слышу этих слов от Уильяма. Я мысленно представляю, как слышу их от человека, который два года назад целовал не мои губы. Жестокая мысль. Ужасающая. Мне не хочется думать об этом, но я думаю.

Наверно, это мазохизм.

– Можешь высадить меня здесь, Уилл.

– Глупости. Ты же не потащишь сумки через весь город.

– Тут пешком пройти пару минут.

– Да, я так и сказал. Полгорода.

Я закатываю глаза, но улыбаюсь:

– Тогда завези мои вещи домой, хорошо? Я скучала по Аспену. Мне нужно пройтись, прямо сейчас.

– Хорошо. Только берегись тирекса. Вдруг он начнет на тебя охотиться.

– Ладно.

Уильям останавливается и выпускает меня из машины. Мои коричневые «мартинсы» погружаются в кучу листьев у подножия колокольни. С нетерпением жду, когда осень уступит место зиме. Аспен в холодное время года – это волшебство в каждом вдохе.

Проходя по улицам города, я невольно сравниваю его с Провиденсом, штат Род-Айленд. Тот – огромный столичный город, в котором каждый человек – просто безымянное существо, затерявшееся в толпе. Никто друг с другом не здоровается, все мечутся, в глазах – стресс, страх что-то упустить, пропасть, страх всего и вся.

У нас такого нет. Аспен – хоть и туристическая точка, но все же маленький город. Здесь все друг друга знают. Я могу пересказать всю жизнь нашей соседки Патриции, хронологически и в подробностях, хотя ей уже почти девяносто. Вот так здесь обстоят дела. Если что-то случается, то все об этом знают. И никогда не забывают.