Давно проверено, что в 30–32 года редко у кого могут появиться настоящие друзья: в таком возрасте уже тяжеловато сходиться с людьми. Но мне вот повезло. Прошло несколько лет, и я понимаю, что мне был нужен именно такой человек, гасящий мою неуёмную энергию, притушивающий мой взрывной характер, остужающий мои «психи». Да, что уж тут скрывать, я вот такая, бешеная слегка, нервная, принимающая всё слишком близко к сердцу и в жизни, и в работе. А так нельзя. Так что Ирка стала льдом для моего вулкана, а я – пламенем для её флегматичности. И эти отношения – самое лучшее, что дала мне школа. Серьёзно.

В конце каждой четверти, особенно второй, перед новогодними праздниками, и четвёртой, перед летними каникулами, дети начинают с удвоенной активностью посещать утренники, театры и музеи. Почему-то классные руководители обожают для таких поездок выбирать именно те дни, когда в расписании стоит иностранный язык, – ну, это я так считаю. Физкультурники считают, естественно, иначе. У кого что болит. Естественно, детей приходится отпускать. Для Ирки это всегда было в радость, для меня – шоком и концом света. Я врывалась к Ирке в кабинет, заламывала руки и, завывая, как в древнегреческой трагедии, и не выбирая слов (что Ирке очень нравилось), проклинала всё и вся:

– Ну как так получается? Они что, не могли поехать не в четверг, а в пятницу? О, горе мне, горе!

Это уже из классики советского кино. Приходится заменять свои собственные сочные выражения на цензурные. Так что не ждите мата, просто поверьте: он был.

Ирка улыбалась как мать, наблюдающая за двухлетним малышом:

– А, успокойся. Пусть себе детки едут, а ты отдохнёшь, тетрадочки проверишь, в магазин за хлебушком сходишь.

– Какой хлебушек, твою дивизию! (Это уже из современных сериалов.) Они пропустят целый урок, понимаешь?

В этом месте материнская улыбка становилась слегка ехидной:

– Им от этого ни горячо, ни холодно. Потом нагонишь, не на поезд опаздываешь. Дай детям от себя отдохнуть, и сама отдохни от них.

Я не верила: как так я потом нагоню? Не хватит времени, не уложусь в программу… Однако и времени хватало, и программа не страдала, особенно если судить по записям в классных журналах.

И опять придётся сделать отступление. В моей книге таких отступлений будет много, уж извините, придётся время от времени раскрывать специфику нашей работы. Так вот. Пока дети смотрят в театре «Морозко», мы пишем в журнале, что они сидят на уроке и проходят тему «Пассивный залог». Расписываем всё как положено: дата, тема урока, кто отсутствовал и даже иногда оценки ставим. Программа – священная вещь, ценится выше, чем корова в Индии. И никакой театр ей не помеха. Должен был быть в этот день урок – значит, будет. На бумаге хотя бы. Кому нужно всё это очковтирательство? Не спрашивай, не выпытывай, Левконоя, нам знать не дано…

Такие же страсти терзали меня и во время появления на уроках школьной медсестры, за которым следовал массовый исход в медицинский кабинет. Несколько раз в год детей взвешивали, измеряли, проверяли, а также искали вшей. Ежу понятно, мне казалось, как я уже упоминала, что все эти манипуляции происходят исключительно на уроках английского языка. В такие дни дети обычно начинали подтягиваться к середине урока, а полный кворум набирался и вовсе минут за пять до звонка. В таких случаях Ирка мирно сидела за учительским столом, пытаясь чуток вздремнуть, я же ей усиленно мешала, бегая по классу и бушуя:

– Да что же это такое, мать твою так! Как я теперь весь материал в двадцать минут впихну!

– А ты не впихивай, – советовала Ирка, позёвывая.